Смерть в Галерее

Аллингем Марджери

Фрэнсис успела остановить ее, когда она уже поворачивалась к выходу.

— Если я вас правильно поняла, вы считали, что Роберт не в своем уме.

Мисс Дорсет внимательно посмотрела на нее.

— Я действительно так думала. Вам бы тоже так показалось, если бы вы знали его так же хорошо, как я.

Фрэнсис смотрела, как ее туфли на толстых каблуках широкими шагами уверенно пересекли лестничную площадку. Потрясенная, сбитая с толку, но очень храбрая старая дева.

6

Фрэнсис колебалась.

В комнате Габриель было тихо, и у нее, наконец, появилась возможность побыть одной. Она почувствовала острую необходимость в передышке, хотя бы на пару минут, чтобы немного взять себя в руки и разобраться в постепенно затягивавшем ее водовороте разрозненных фактов, сумбурных предложений, предположений и маленьких тайн.

Она механически повернула к своей комнате и вошла в ее прохладную тишину с чувством облегчения, которое сразу же улетучилось, потому что высокая худая фигура отделилась от окна и пошла ей навстречу.

— Привет, графиня, — сказал Дэвид Филд. — Я так и знал, что рано или поздно ты сюда придешь. Как твои нервы?

Посмотрев на нее сверху вниз, он раскрыл портсигар и предложил ей сигарету. Фрэнсис, которая находилась в том особенном состоянии духа, когда все вокруг виделось особенно отчетливо, с удивлением обнаружила, что думает, как убийственно красив Дэвид, и какая жалость, что сотни женщин до нее думали то же самое. Но это была только секундная передышка. Через мгновение она опять была в страшном круговороте того дня.

— Что они тебе рассказали? — спросила она, беря сигарету. — Роберта убили?

— Похоже на это, малышка. — Она увидела выражение его лица, когда оно осветилось огоньком зажженной спички, и была удивлена его спокойным безразличием. На лице Дэвида не было и тени страха. Он думал только о ней. — Лучший индеец — мертвый индеец, — легко и весело продолжал он. — Ты теперь можешь его не бояться. Возможно, он был даже честным человеком. Он поговорил со мной совсем по-отечески. Я обнаружил, что просто жажду поделиться с ним всеми своими секретами и тайными грехами. Что случилось? Почему мы так удивленно распахнули глазки?

Фрэнсис, не подозревавшая, что у нее все написано на лице, смутилась.

— Вовсе нет, — быстро сказала она, и он, засмеявшись, обнял ее за плечи. В его заботливом жесте не было ничего оскорбительного. Жест был таким же дружеским и беззаботным, как и его голос.

— Ты, наверное, думаешь, что я полный балбес, — сказал он. — Ты самый чистый человечек в мире, и такой доверчивый. Ну почему я не такой? Давайте я вам все расскажу по порядку, юная леди. Страшно подумать, какой я опытный и искушенный человек. Все это мне напоминает — наверное, ты тоже это помнишь — акт милосердия юной герлскаут с бутылочкой йода, обработавшей рану на моей руке несколько дней назад.

Фрэнсис посмотрела на него, и глаза ее сверкнули. Конечно, она помнила об этом случае. Как-то утром на днях он зашел обсудить объявления об их помолвке. Фрэнсис тогда очень позабавило его плохо скрытое смущение. Пока они разговаривали, она заметила большую свежую царапину на его руке и настояла на антисептике. Она вспомнила, как они стояли в столовой, как она смазывала рану йодом и рассказывала, что Роберт ушел в клуб. Это было, наверное, в то первое утро после смерти Роберта.

— Да, — сказала она осторожно. — А что?

Он протянул руку ладонью вниз, чтобы она посмотрела.

— Полное выздоровление, — сказал он. — Не осталось и следа. Ты что-нибудь слышала о Кориолане?

— О ком?

— О Кориолане. Злобный римский аристократ, помешавшийся на том, что показывал всем и каждому свои раны. И я такой же. Неужели я тебя не предупредил? Ладно, давай навсегда забудем об этом маленьком происшествии.

Он крепче прижал ее к себе, она смотрела на него, и тайный смысл его просьбы растворился в волне дрожи, охватившей ее, задержавшей дыхание и краской залившей лицо. Фрэнсис смотрела на него, а его лицо было так близко, что она видела только его губы. Она видела их так близко, совсем рядом, и они дрожали, как у обиженного ребенка, а затем он резко разжал руки и, легонько оттолкнув ее, выпрямился и улыбнулся.

— Ты так прекрасна, — сказал он. — Но, ради Бога, не смейся над стариком.

Слова были почти сердитыми, и она мгновенно на них отреагировала.

— Я вовсе не смеюсь, — ответ прозвучал так по-детски смешно, учитывая все серьезность происходящего. — Я не смеюсь. Но…

— Но что? Но что, прекрасные обиженные глазки?

Они стояли, глядя друг на друга. Шутливо оборонявшийся мужчина, в спокойных глазах которого играли веселые искорки, и «нападавшая» девушка, в сердце которой не проходил отчаянный страх.

К несчастью, через пару мгновений раздался стук в дверь и, так как никто из них не ответил, дверь широко распахнул встревоженный полицейский. На лестничной площадке стояла маленькая делегация. Там были и Норрис, и человек в штатском, и старший инспектор с мягким шотландским акцентом. Маленькие глазки победно смотрели из-под густых нависших бровей. Под его проницательным взглядом Фрэнсис медленно покраснела. Он без всякого выражения оглядел комнату с муслиновыми шторами, изящно задрапированным туалетным столиком и украшенной воланами кроватью, и комната показалась Фрэнсис какой-то совсем девической и мучительно беззащитной. Краешком глаза она посмотрела на Дэвида, и увидела его угрожающее и немного растерянное лицо.

— К чистому грязь не липнет, — процитировал он вполголоса и, улыбаясь, повернулся к инспектору. — Вы знакомы с мисс Фрэнсис Айвори, инспектор? — спросил он. — Фрэнсис, это мистер Бриди, старший инспектор полиции.

— Страшно рад, мисс Айвори, — сказал шотландец мягким голосом. — Мне нужно вам кое-что сказать, — сказал он и добавил, не глядя на него: — Нам лучше перейти в другое место.

В его заявлении не было ничего невежливого, он просто выполнял свой долг. Но Фрэнсис, не знакомая с простотой полицейских нравов, испытала какой-то непонятный стыд и почувствовала себя не в своей тарелке. Они все вышли на лестничную площадку, а Норрис и два младших полицейских отступили назад на лестницу. Бриди посмотрел на Дэвида.