Смерть в кредит
Шрифт:
Лавочники в округе хорошо знали нас, потому что часто видели, как мы проходим… Это были «grocers»… так называлось что-то вроде бакалейной лавки… Я все же выучил это название… Они устанавливали в витринах горы из яблок и свеклы, а на прилавках настоящие поля шпината… Все это нагромождалось до самого потолка… из лавки в лавку… цветная капуста, маргарин, артишоки… Джонкинд был счастлив, когда видел все это. Он прыгал на круглую тыкву и впивался в нее зубами, как лошадь…
Меня поставщики тоже считали чокнутым… Они спрашивали обо мне у нее… они делали знаки Норе за моей спиной… Пальцем вот так, около головы… «Better? Better?» — шептали они. «No! No!» — грустно отвечала она… Мне не было лучше, Боже мой! Никогда мне не будет better!.. Подобные манеры мне не нравились!.. Жалость… Забота…
Во
* * *
Погода становилась лучше, зима кончалась… Она прошла в прогулках, в спортивных состязаниях, беге по пересеченной местности, в ливнях и онанизме…
Чтобы получать дополнительное питание, я разживался у поставщиков… Они считали меня таким невинным, что даже не опасались меня… Я шпионил, прятался… Я играл в прятки с Джонкиндом за рядами столов, за прилавками. И тибрил понемногу колбасу, яйца, то там, то здесь, пару печений, бананы… разные мелочи… И ни разу меня не застукали…
В марте снова заладил дождь, небо стало тяжелым, оно действовало на нервы, до такой степени, что к концу месяца просто давило нас… Оно висело над всем, на домах, на деревьях, оно обрушивалось на землю… и ты, весь мокрый, идешь по нему в облаках, в измороси, в обломках… Гадость!
Самое дальнее место, куда мы ходили гулять, находилось за Струдом, за лесами и холмами, огромные частные владения, где разводили фазанов. Они были не дикие, прогуливались в огромном количестве и, как куры, рылись на большой лужайке вокруг наклонившегося памятника, огромного куска угля, установленного стоймя, великолепного, размером с дом… Он возвышался над окрестностями… Дальше никогда не ходили… Не было дороги…
Набережные внизу города были местом, куда меня очень тянуло, особенно в субботу вечером, но туда я не мог пойти один… Просить Нору доставить мне это удовольствие не имело смысла, она и так проходила там довольно часто… Это был большой крюк, особенно для Джонкинда, он спотыкался среди тросов, несколько раз чуть не упал… В общем, предпочтительнее было прогуливаться наверху в поле, где все опасности видны издалека: большие собаки, велосипеды…
Однажды, просто так, в поисках приключений, мы взобрались на другой холм, что поднимался к 15‑му бастиону… по ту сторону кладбища… бастиону, где каждый четверг упражнялись шотландцы, восемнадцатый полк… Мы видели, как они сражаются, они делали это всерьез… В сопровождении ужасных звуков волынок и труб. Они так вспахали поле, что увязали в нем все глубже… Они зарывались почти до плеч… И должны были скоро закопаться полностью…
Наша прогулка продолжалась, мы шли через овраг… И на самой середине луга заметили настоящую стройку, приблизились… Вокруг было полно рабочих! Они строили огромный дом… Мы взглянули на забор… Там была надпись огромными буквами… ее нетрудно было прочитать… Это тоже колледж… Великолепный участок… чудесное местечко между лесом и виллами… и еще лужайка для занятий спортом, по меньшей мере раза в четыре больше нашей… Дорожки уже были проложены, засыпаны… в каждом углу поставлены флажки… намечены ворота… В общем, все было готово… Судя по всему, строительство не должно было затянуться: было построено уже три этажа… В компаньонах явно недостатка не было… Название было написано красными буквами: «The Hopeful Academy» [4] для мальчиков всех возрастов… Вот так сюрприз!..
4
Многообещающая академия (англ.).
Нора Мерривин не могла прийти в себя… Она буквально застыла на месте… Наконец мы потихоньку тронулись. Она торопилась рассказать об этом своему козлу… Их дела мне были до лампочки, но все же и я понимал, что для них это было настоящей трагедией!.. Ужасный удар!.. Весь день не было видно ни его, ни ее… Я сам кормил Джонкинда за столом после всех остальных мальчишек…
На следующий день Нора была все еще бледная, она совсем растерялась, она, обычно такая любезная, такая жизнерадостная, сдержанная, жестикулировала почти как он, как деревянная, она, должно быть, не спала, она не могла усидеть на месте, то вставала, то поднималась по лестнице… то опять спускалась, чтобы побеседовать с ним… То уходила опять…
Старик оставался неподвижен, он даже не моргал, он сидел как пень, как оглушенный. Он смотрел перед собой в пространство. Он не ел, только пил кофе… Он глотал его целыми чашками, без остановки… Между глотками он бил себя в правую ладонь левым кулаком вот так, неистово… Птап! Птап! и это было все…
Примерно два дня спустя он поднялся с нами почти до самых «шотландцев»… Он хотел убедиться сам… Благоустройство в «Hopeful» продолжалось. Они уже принялись за дорожки… подстригли лужайку для крикета… У них было две площадки дли игры в теннис и даже маленький миниатюрный гольф… Это точно должно было открыться к Пасхе…
Тогда старый хрыч начал суетиться вокруг ограды… Он хотел взглянуть сверху… Он был карликом… И плохо видел… Он пялился в щели… Мы нашли лестницу… Он сделал нам знак идти дальше… мол, он нас догонит на нашем участке… Он вернулся… Но больше не прыгал. Он сел возле своей жены, он был в прострации, у него перед глазами стояли чудеса из «Hopeful Academy».
Я-то понимал, что такое конкуренция! Наши мальчишки уже и так убегали!.. А они знали только «Минвелл»… Что же теперь?.. Что их удержит?.. Это был полный крах!.. Я не мог понять, о чем именно разговаривали папаша и мамаша, но тон был мрачный… Каждый день мы ходили смотреть, как возводился эшафот… Они строили две стенки для отработки ударов… Это был какой-то разгул роскоши… Старик, наблюдая это великолепие, в смятении засунул себе пальцы в нос, сразу три… За столом он все время пребывал в прострации. Он уже не видел перед собой будущего… У него остывал его «gravy» [5] … Он с такой силой тряс своей челюстью, что она в один прекрасный момент выскочила… Он положил ее на стол, как раз рядом со своей тарелкой… Он уже ничего не понимал… Он продолжал бормотать обрывки молитв и мыслей… Вдруг он сказал: «Amen! Amen!». Потом внезапно поднялся… И бросился к двери. Он поднялся через четыре ступеньки наверх… Тогда мальчики вскочили… Челюсть оставалась на столе. Нора больше не решалась ни на кого смотреть… Джонкинд уже подался вперед, наклонился, истекая слюной, и всосал челюсть папаши… Никогда они так не смеялись. Пришлось заставить его выплюнуть ее.
5
Соус, подливка (англ.).
* * *
На дисциплину наплевали. Мальчишки делали что хотели… Старик не осмеливался ничего им сказать… Нора тем более, ни дома, ни на улице… Для игр нас оставалось только десять, и, чтобы составить команду, в четверг собирали мальчишек в городе, маленьких сопливых бродяжек… Нужно было продержаться до Пасхи…
Дни стали намного длиннее… Чтобы мои родители запаслись терпением, я писал им открытки, я выдумывал всякую чушь о том, что я начинаю говорить… Домашние меня поздравляли… Почти пришла весна… Джонкинд подхватил насморк… и кашлял целых пятнадцать дней… Больше мы не решались прогуливать его так далеко. После полудня мы сидели на откосе у замка-крепости, огромной развалины, наполненной эхом, пещерами и подземными камерами… В дождь мы укрывались под ее сводами вместе с голубями… это были их владения, там их были сотни, совсем ручных и смирных… они ворковали прямо в руке, эти маленькие твари очень забавны, они ковыляют, косятся на вас и моментально начинают вас узнавать… Джонкинду еще нравились бараны, он смеялся, скакал за ними, ковыляя и спотыкаясь. Он катался с ними в грязи и блеял, как и они… Он радовался, млел… превращался в настоящее животное… Он возвращался насквозь мокрым. И кашлял еще восемь дней…