Смерть в рассрочку
Шрифт:
Потрясенный зал рыдал… Тоненько заливались дети. Голосили женщины. Скрипели зубами и не вытирали слез мужчины.
— Поймите меня, — кое-как совладав с собой, умоляюще прижимал к груди руки Стентон. — Поймите и, если сможете, простите. Они, — махнул он куда-то, — решили так: женщины и дети могут остаться, а мужчины должны уехать в Союз. Но если женщины не хотят расставаться с мужьями, они могут отправиться с ними.
Женщины прильнули к мужьям и заголосили пуще прежнего.
—
Матери так крепко прижали к себе детей, что те заколотились в истерике.
— Думайте, — шагнул к двери Стентон. — Поезд в девять утра.
Когда за Стентоном захлопнулась дверь, новый всплеск рыданий потряс здание вокзала.
— Петенька-а! Коленька-а! Ванюша-а! — бились около своих мужей молодые женщины. — Не бросай! Не покидай! Мы же поклялись всегда быть вместе, до самой березки!
А окаменевшие мужчины жили уже в другом, отчужденном измерении. Их лица заострились. Глаза запали. В уголках рта залегла печать страданий и потустороннего холода. Сухими, холодными руками они гладили головки детей, запоминали любимые черты жен, а потом, как по команде, начали снимать часы, доставать портсигары, расчески, зажигалки, другую мелочь… Не сразу сообразив, куда это деть, они достали носовые платки, завернули в аккуратные узелки уже, не нужные им вещи и отдали женам.
Всю ночь светились окна небольшого итальянского вокзальчика, всю ночь неслись оттуда всхлипы, стоны и рыдания заброшенных в эти края русских людей.
Тем временем по равнинам и холмам Италии мчался поезд с толстыми решетками на окнах.
— Господин майор, — обратился к Дальтону один из пленных, — а не слишком ли мы долго едем?
— Вот именно. Где тот лагерь, в который обещали нас доставить? — подхватил другой.
— А что это за река? — донеслось от окна.
— Смотри внимательней, на мосту должна быть табличка.
— Вижу. Братцы, да это же река По!
— По?! Не может быть!
— И солнце садится слева, — раздались встревоженные голоса. — Значит, мы едем на север!
— Были на севере Италии — и едем на север… Что-то тут нечисто. А не к границе ли нас везут?
— Точно, к австрийской границе!
— А там — советская зона.
— Надули!
— Обманули!
— Сволочи!
— Что мы вам сделали?!
— За что?
— Нас же расстреляют!
— У первой березы!
— Хрен им, не дамся!
Сверкнули ножи и бритвы. Из рассеченных вен брызнула кровь. Кто-то полоснул себя по горлу. Кто-то — по животу.
— Прекрати-ить! — закричал Дальтон. —
Замелькали кулаки, дубинки и приклады. Озверевшие от крови солдаты били всех подряд и только потом отнимали ножи и бритвы. Через полчаса вагон превратился в стонущую, корчующуюся от боли и истекающую кровью больничную палату. По проходу за ноги волокли трупы. Кого-то бинтовали, кого-то привязывали к сиденью.
— Уколы! — пытаясь стереть с мундира кровь, процедил Дальтон. — Всем сделать успокаивающие уколы!
Санитары достали шприцы, и через несколько минут буянящие пленные превратились в апатичных, бессмысленно таращащих глаза людей.
Показались полуразрушенные здания, мелькнула табличка с написанным по-немецки названием станции Сан-Валентин, и поезд остановился. Как только Дальтон выскочил на перрон, к нему направилась группа советских офицеров во главе со щеголеватым полковником.
— С прибытием! — протянул он руку.
— Спасибо, — козырнул Дальтон.
— Все нормально? Без происшествий?
— Относительно… Вот списки. Живые в вагонах, трупы — в морге.
— Главное, чтобы сошлось количество, — усмехнулся полковник, обнажив золотой зуб. — А в каком они виде, не так уж и важно.
— Сойдется, — холодно кивнул Дальтон.
Полковник взял списки и протянул подошедшему капитану.
— Офицеров и сержантов поместить отдельно от рядовых, — приказал он. — Трупы принять по акту.
— Есть! — весело козырнул капитан и, чуточку пошатываясь, отправился выполнять приказание.
В этот миг из-за увенчанной белой шапкой горы выкатилось солнце и стало видно, что вся станция и весь городок увешаны кумачовыми флагами и алыми транспарантами. Рядом с окровавленными бинтами понуро бредущих пленных эти флаги выглядели особенно странно. А когда советские офицеры выхватили пистолеты и начали палить в воздух, удивленные англичане на всякий случай прижались к вагонам.
— Что это значит? — спросил у полковника побледневший Дальтон.
— Ты что же, майор, совсем зашился? — неподдельно у дивился полковник и бабахнул в воздух. — Сегодня же 9 мая, день Победы! Приглашаю в гости, отметим по-русски! — щелкнул он себя по горлу.
Дальтон посмотрел на празднично-возбужденного полковника, на обреченно-унылую толпу пленных и холодно ответил:
— Спасибо, не могу. Мы должны немедленно возвращаться назад. А день Победы отметьте с ними, — кивнул он на пленных. — Их все-таки победили! Через два года после водружения знамени над рейхстагом, но победили. Так что мы с вами большие герои! — с подножки тронувшегося вагона горько закончил Дальтон.