Смерть в рассрочку
Шрифт:
А в Риччоне разводил пары другой паровоз. Часы показывали ровно девять, но погрузка еще не начиналась. Грузовики, которые ранним утром привезли пленных, развернулись и уехали, а люди, не зная, чем заняться, топтались на перроне. Кое-кто пытался заглянуть в здание вокзала, но их встретила усиленная охрана.
— К вокзалу не подпускать! — еще и еще раз инструктировал солдат Стентон. — Ни одна живая душа не должна знать, куда их везут. Поэтому никаких контактов с запертыми в зале ожидания. Когда все рассядутся по вагонам, займемся семьями. Какое бы решение они ни приняли, повезем их в отдельном вагоне.
И вот началась погрузка. Ничего не подозревающие люди спокойно
Когда на перроне не осталось ни души, майор Стентон направился к залу ожидания. Чем ближе дверь, тем больше он бледнеет, тем хуже служат ставшие вдруг деревянными ноги. Он ждал новых слез, рыданий, истерик, но когда распахнул дверь, увидел картину, которую не мог забыть до конца своих дней. Из скамеек и ящиков мужчины соорудили большой стол, женщины накрыли его чистыми простынями и выставили все свои припасы.
Умытые дети. Тщательно причесанные женщины. Чисто выбритые мужчины. Все торжественны, собранны, у всех недоступно просветленные лица. Но больше всего Стентона поразили не люди, а… цветок. Среди вскрытых консервных банок и откупоренных бутылок стояла невесть откуда взявшаяся гильза, а в ней — ромашка. Обыкновенная ромашка с тугими белыми лепестками так противоестественно «росла» из гильзы, ее простая красота так не соответствовала металлу войны, как не соответствовали грязным стенам вокзала и всей дикой обстановке готовящегося убийства эти трогательно-задумчивые дети, постаревшие на сто лет женщины и принявшие смертный крест мужчины.
Но еще больше поразила Стентона песня. Низкий женский и высокий мужской голос вели удивительно светлую, печальную и задумчиво-нежную мелодию.
Что стои-ишь качая-ясь, Тонкая-я рябина-а, Голово-ой склоня-ясь До самого тына-а?И вдруг в мелодию вплелись низкие, рокочущие басы:
А через дорогу-у, За реко-ой широко-ой, Так же одино-око Дуб стои-ит высокий.Басы ушли на задний план, и песню повели горестные женские голоса:
Как бы мне, рябине-е, К ду-убу перебраться, Я б тогда-а не ста-ала Гну-уться и кача-аться.И совсем защемило сердце Стентона, когда в песню вплелся детский голосок:
Тонкими-и ветвями-и Я б к нему-у прижала-ась И с его листами-и Де-ень и ночь шептала-ась.То ли закончилась песня, то ли люди забыли слова, но образовалась пауза, в которую вклинился Стентон.
— Пора, — сказал он. — Я все понимаю, но пора…
На него посмотрели,
Потом женщины низко, до самой земли поклонились мужьям, и те с вздувшимися желваками и почерневшими от горя лицами направились к специально для них отведенному вагону.
Удар колокола, гудок паровоза, и состав покатился… Все быстрее вращаются колеса, все громче гудок, все чаще мелькают придорожные столбы, все дальше замершие на краю платформы женщины и дети, все ближе мрачно чернеющий зев туннеля.
И вот уже исчезают в этой могильной черноте вагоны, исчезают один за другим…
А над полями, холмами и лесами, над всем миром звучит последний куплет так и недопетой песни-вещуньи:
Но нельзя-я рябине-е К ду-убу перебраться-я, Зна-ать, судьба такая-я — Век одно-ой качаться-я.ГОЛГОФА ЯКОВА ДЖУГАШВИЛИ
Когда говорят о жертвах тоталитарного режима, то почему-то забывают, что Сталин был убийственно последователен: он уничтожал не только ни в чем неповинных совершенно незнакомых ему людей, но и членов своей семьи. То ли застрелилась, то ли была убита его жена Надежда Аллилуева, затем были репрессированы все ее родственники. Покончив с Аллилуевыми, Сталин взялся за родственников по линии своей первой жены Екатерины Сванидзе — они тоже были уничтожены.
Но одну из самых больших подлостей Сталин учинил по отношению к своему старшему сыну Якову. Всем известно, что старший лейтенант Джугашвили в июле 1941-го попал в плен, вел себя там достойно, а когда немцы предложили обменять его на фельдмаршала Паулюса, Сталин произнес облетевшие весь мир слова: «Солдата на фельдмаршала не меняю!», чем приговорил сына к смерти — в апреле 1943-го он погиб в печально известном Заксенхаузене.
О смерти Якова Джугашвили написано и рассказано немало, но в основном это были предположения, вымыслы и домыслы, и лишь недавно достоянием гласности стали папки Главного Управления Контрразведки, больше известного под названием «Смерш», в которых хранится «Дело со справками, письмами, протоколами и другими документами о пребывании в немецком плену и гибели Якова Иосифовича Джугашвили». Кроме этих материалов, мне удалось ознакомиться с документами из личного архива Сталина, публикациями в западных газетах, воспоминаниями людей, которые находились в одном лагере с Яковом, протоколами допросов охранников лагеря и другими сведениями, почерпнутыми из самых разных источников.
Итак, 16 июля 1941 года Яков Джугашвили попал в плен. В суматохе отступления из-под Витебска, где в окружение попали 16-я, 19-я и 20-я армии, командира 6-й батареи, старшего лейтенанта Джугашвили хватились не сразу. А когда оказалось, что среди вырвавшихся из окружения Джугашвили нет, генералы не на шутку испугались. В тот же день из Ставки пришла шифровка:
«Жуков приказал немедленно выяснить и донести в штаб фронта, где находится командир батареи 14-го гаубичного полка, 14-й танковой дивизии старший лейтенант Джугашвили Яков Иосифович».