Смерть внезапна и страшна
Шрифт:
– А если Бэрримор узнала про аборты? Она могла поставить Стэнхоупа в очень нелегкое положение, обратившись к закону.
Мисс Парсонс напряглась. Ее огромное тело шевельнулось, словно готовясь к решительному движению… только она не знала к какому. Женщина глядела на Эстер, колеблясь между доверием и полной враждебностью к ней.
Укол острого физического страха пронзил тело мисс Лэттерли, заставив ее вздрогнуть. Они были одни на ступеньках лестницы, освещенной тремя маленькими лампами – наверху, внизу и той, под которой они стояли.
– Я не знаю, какие доказательства у нее были. И не знаю, бывала ли она на таких операциях.
– Ее там не было! – решительно остановила ее Дора.
– Неужели?
– Нет, я знаю всех, кто был. Он был не настолько глуп, шобы позволить ей присутствовать – она знала слишком много. – Крупное лицо Парсонс нахмурилось. – Она же была пошти шо врач, вот шо! И знала побольше иного практиканта. И никогда б не поверила тому, шо он вырезает опухоли, и ничего больше.
– Но ты-то знала! А остальные сестры?
– Не, энти не отличат камней в почках от сломанной ноги, – в голосе рослой медички слышалось пренебрежение и легкая снисходительность.
Эстер заставила себя улыбнуться, хотя и понимала, что этот жест ей не удался – она просто обнажила зубы, – и попыталась сделать ей комплимент:
– Сэр Герберт, должно быть, относился к тебе с глубоким уважением…
В глазах Доры зажглась гордость.
– Ага, это так. Я никогда не предам его.
Эстер поглядела на нее. В глазах этой женщины была не только гордость, в них горел идеализм – преданность и пламенное уважение. Они преобразили грубые черты ее лица, лишив их обычного уродства и озарив некоей собственной красотой.
– Он должен знать, как ты уважаешь его, – выдохнула Лэттерли.
Ее охватил целый поток эмоций. Она выплакала столько слез над умирающими женщинами, у которых не оставалось сил, чтобы одолеть болезнь и потерю крови, поскольку тела их были истощены бесконечными беременностями! Девушка видела в их глазах безнадежность, усталость и страх за детей, которых они не могли воспитать. А еще она видела крошечных заморенных существ, исторгнутых из тощего материнского чрева уже больными…
В пятне света на лестнице Дора Парсонс молчаливо выжидала.
Но Эстер не могла забыть и Пруденс Бэрримор, ее отвагу и желание исцелять, ее жгучую жизненную силу.
– Ты права, – проговорила она, нарушив молчание. – Некоторые женщины нуждаются в более серьезной помощи, чем допускает закон. И нам следует восхищаться мужчиной, который помогает им, рискуя своей честью и свободой.
Дора расслабилась, и в ее позе теперь читалось облегчение. Она медленно улыбнулась.
Ее собеседница стиснула кулаки под складками юбки:
– Если бы он оперировал только бедных, а не богатых женщин, забывших про добродетель и страшащихся лишь позора, связанного с рождением незаконного ребенка…
Глаза Парсонс стали похожими на черные дыры.
Эстер
– Он не делал энтого… – медленно проговорила Дора. – Он помогал бедным, больным женщинам – тем, кто не мог терпеть…
– Он делал это для богатых дам, – серьезно и очень тихо, чуть ли не шепотом проговорила мисс Лэттерли, вцепившись в поручни, – и брал за это кучу денег. – Она не знала, было это правдой или нет, но зато хорошо знала Пруденс. Та не выдала бы хирурга, если б все было так, как утверждала эта великанша. – И сэр Герберт убил ее…
– Он не делал энтого, – ответила Парсонс жалобным тоном, и лицо ее дрогнуло, как у ребенка. – Он же не брал никаких денег! – однако сомнение в ней явно уже было посеяно.
– Нет, брал, – возразила Эстер. – Иначе почему Пруденс угрожала ему?
– Врешь ты, – огрызнулась Дора с полной убежденностью. – Я тоже ее знала. Она никогда не тащила его жениться, глупости все это… Его она не любила! У нее вообще не было времени для мужиков. Она хотела стать доктором, Господь упокой ее душу! А не могла – как всякая баба, какой бы умной она ни была. И если бы ты знала об энтом, то никогда бы не сказала подобной глупости!
– Я не спорю, она и не собиралась идти за него, – согласилась Лэттерли. – Она просто хотела, чтобы он помог ей поступить на медицинский факультет.
Жуткое понимание медленно наполнило глаза ее собеседницы. Свет и прикосновение красоты покинули его, и на нем появилось мучительное разочарование, сменившееся ненавистью – жгучей, непреклонной, разрушительной…
– Он попользовался мною! – Теперь она все поняла.
Эстер кивнула.
– Как и Пруденс, – добавила она. – Ею он тоже воспользовался.
Дора нахмурилась.
– И ты говоришь, шо он уйдет оттуда как ни в чем не бывало? – низким голосом проскрежетала она.
– Похоже на то… пока.
– Ежели это случится, я убью его своими руками!
Заглянув в глаза Доре Парсонс, Эстер поверила ей. Удар, нанесенный этой женщине, не допускал прощения. Погиб ее идеал, единственная ценность, что придавала ее жизни достоинство и веру. Стэнхоуп насмеялся над лучшим в ней… над этой уродливой и простой женщиной, грубой и нелюбимой. Само ее существование оправдывало только одно дело, а теперь исчезло и оно. Лишить Дору ее иллюзий значило совершить грех, ничуть не меньший, чем убийство.
– Ты можешь сделать кое-что получше, – произнесла Лэттерли и, не думая, прикоснулась ладонью к огромной руке медсестры. С трепетом осознав силу ее могучих мышц, она проглотила свой страх. – Ты можешь добиться, чтобы его повесили! – проговорила девушка. – Это куда более роскошная месть – и к тому же он будет знать, что это ты была причиной его гибели. Если ты просто убьешь его, он станет мучеником. Все решат, что он невиновен, а преступница – ты. И тебя могут повесить! А если сделаешь, как я говорю, ты будешь героиней, а он погибнет!