Смерть за хребтом

Белов Руслан

– На заправку ездила. Там всегда солдаты... – объяснил мне Фархад.

К слову сказать, в том же Ираншахре, мне приходилось близко видеть и неудачливых гастарбайтеров – под дулом автоматов человек тридцать афганцев вели в комендатуру. Веселых среди них не было.

Посмеявшись вволю, Лейла придвинулась ко мне, обняла и поцеловала в губы.

– Я буду прятать тебя сюда, – игриво показала она себе за пазуху и опять залилась смехом.

– Там я готов сидеть всю жизнь, – усмехнувшись, ответил я и чмокнул ее в шею.

– Но трус никогда туда не будет!!!

– Вот как? Это меняет дело... За это можно все отдать, как сказала одна наша замечательная певица. Ну а ты что? Мать ведь тебе не простит, а?

– Я идти с ты!

– Ты хочешь бежать со мной!? Да я – бич! Авантюрист поневоле! Ты пропадешь со мной! И еще I am homeless, poor man! I have nothing!

– You will have me! [19]

– Ну, ну! Я привыкну дышать тобой, а ты слиняешь! Вон какая красавица... Да и лет тебе восемнадцать... А само главное – не пройдет и месяца, как ты вместе со мной вляпаешься в какую-нибудь историю и пожалеешь, что на свет родилась...

19

Я бездомный, нищий. У меня нет ничего. У тебя есть я! (англ).

– Иншалла!

– Ну, ты даешь! А виза, загранпаспорт? Да тебя схватят на границе. А меня шлепнут или в тюрьму запакуют. Border, borderguard? You know?

– Мы идти Мешхед. Я есть... I will refugee. Я все делать сама. Ты смотреть я. Я смотреть world. My father was wanderer. I have wanderer blood too. Moreover I love you... I will save you [20] . Ты ничего не знать. Тебя давно искать police.

И сбивчиво, переходя с одного языка на другой, Лейла передала мне рассказ Шахрияра.

20

Я стану беженкой~ Мой отец был бродягой, его кровь – во мне. Кроме того, я тебя люблю~ Я спасу тебя (англ.).

Оказывается, задолго до того, как контрабандисты подкатили ко мне с нехилой просьбой заняться переправкой опиума через приграничные районы, Удавкин не имел мужества отказаться от подобного предложения и сделал несколько рейсов. И быстро привык к легким деньгам. Когда меня похитили, Фархад сказал своим боссам, что я с наркодельцами что-то не поделил, и меня убили.

Боссы, подумав, что и другой их иностранец работает на контрабандистов, переполошились, надавили на Сергея Егоровича, и тот раскололся. Вместе они придумали идти в администрацию провинции с тем, чтобы сдать меня, как они думали, мертвого. Так они рассчитывали прекратить связи Удавкина с наркомафией (вот, мол, братцы-разбойники, властям все стало известно, и они начнут досматривать все наши машины) и таким образом попытаться спасти многомиллионный контракт с правительством провинции.

В конце своего сбивчивого повествования Лейла всхлипнула и уткнулась мне в грудь лицом.

И что-то окутало нас. Нахлынувший прилив необычайной нежности отражался в наших глазах и возвращался утроенным. Мы ласкали эту нежность как некое восхитительное существо, своей любовью заместившее все наши страхи и заботы; каждая частичка нашей сделавшейся общей кожи стремилась вновь и вновь соприкоснуться с каждой новой ее частичкой, чтобы восторженно воспламениться в бесконечном узнавании...

Прошла вечность, прежде чем мы оторвались друг от друга. Распластавшись на измятой простыне, ее рука в моей руке, с полчаса мы приходили в себя.

“Любовь не терпит привыкания, – думал я, прислушиваясь к дыханию Лейлы. – Она не любит растекаться лужицей во времени и порой, сжавшись в комочек, должна уходить в дальний угол и следить оттуда нежным взором за своими подопечными. Все нуждается в перебивке...”

Звонкий смех прервал мои рефлексии – это Лейла вспомнила о матери! Вдвоем мы вытащили рулон с бедняжкой из-под кровати и перенесли в ее комнату.

Я развернул ковер и бедная, несчастная женщина предстала перед нашими глазами... Лейла со слезами бросилась к ней, обняла и стала гладить своими маленькими ладошками ее голову, плечи, утерла выступившие материнские слезы. Потом, поцеловав ее в лоб, поднялась и, взяв меня за руку, повела из комнаты.

Мы вернулись в мои апартаменты, уютно устроились на кровати, и Лейла не спеша изложила мне свои дальнейшие планы.

Начинались они сразу после ужина на этой самой кровати. Ранним утром на их семейном “Лендровере” нам предстояло уехать в Мешхед. До этого приграничного с Туркменией города надо добираться около двадцати часов (если знать дороги), а с учетом проверок на бесчисленных контрольно-пропускных пунктах и времени, необходимого мне для их пешего обхода – два дня. С нами поедет Шахрияр. Он будет сопровождать меня в обходах. К счастью, их семья была родом из Мешхеда, и поездка туда из Захедана не вызовет у пограничных властей никаких подозрений.

В тот момент, когда мы обсуждали возможные нештатные ситуации, вошла одна из сводных сестричек командующего парадом. В ее руках были белые белуджские одежды – широкие штаны и длинная рубаха с разрезами по бокам.

Я мечтал о такой одежде с момента своего приземления в Захеданском аэропорту. Не раз мне виделось, как я иду по Шереметьево-2, а потом и по Москве в этом живописном облачении.

И вот, я стою в нем перед большим зеркалом! Мое лицо органично смотрится в этой одежде, в одежде, в которой, по крайней мере, на беглый взгляд, за американо-еврейского шпиона меня принять невозможно.

Вечером, перед тем как лечь спать, Лейла пошла прощаться с матерью. Я увязался с ней и, как оказалось, не напрасно. Лишь только мы вошли в комнату, на меня черным вихрем с длинным, кривым ножом [21] в руках бросилась Фатима. Удар пришелся в левую сторону груди и, если бы Лейла не успела оттолкнуть мать в сторону, он не получился бы касательным. Лезвие ножа, взрезав мою белуджскую обнову, скользнуло по ребрам и ушло подмышку.

Вырвав у Фатимы нож, я стал рассматривать прореху, образовавшуюся на рубахе. Моя обнова была безнадежно испорчена!

21

Этот малайский нож отец Лейлы подарил Фатиме в знак вечной верности.

– Вот дрянь! Если бы я не пошел с тобой, она убила бы тебя, – сказал я побледневшей Лейле. – Теперь понятно, почему в доме нет мужчин... Фатима-Дракула, Фатима-потрошитель...

– Она больной. Сильно больной, мужчина – ее... drag, – дрожа, ответила моя возлюбленная.

– Лекарство? – переспросил я.

– Да. Ему надо многа лекарства – три, четыре, пять.

– Понятно! Капли ей нужны... Три раза в день до еды и три раза – после...

Тут Фатима, лежавшая у нас под ногами, жалобно застонала и открыла глаза. Зрачки ее остановились на мне и вспыхнули глухой ненавистью.