Смерть зовется Энгельхен
Шрифт:
Что сказать ей? Поклясться? Я молчал. Она права, случиться может все.
— У меня в жизни ничего не было, только ты, Володя. И я не позволю отнять единственное, что у меня есть, даже тебе не позволю.
— Глупости все, — крикнул я. — Любовь есть или ее нет? Ее нельзя ни дать, ни взять.
— Ты не можешь любить меня, Володя, после всего, что было.
— Нет. Не могу. Чтобы позволить себе любить, надо быть человеком. А я не могу себя считать человеком в полной мере. Но это не значит еще, что мы должны сдохнуть. У меня на этом свете только ты, Марта… И у тебя так же…
— У меня хуже, Володя. Я даже и плакать больше не могу.
Она поднялась.
— Пойду…
— Если ты теперь уйдешь, Марта, лучше бы уж тебе было не приходить…
— Мне нужно было прийти, Володя. Я должна тебе кое-что сказать — я знаю, чем для тебя была Плоштина. Остальные опьянены властью, у них иные заботы. Мне некому больше сказать — только тебе. Имя этого немца — Энгельхен.
— Не может быть…
Не может быть, чтобы у этого немца было такое имя! Этого не может быть!
— Его имя — Энгельхен, это точно, я специально рылась в архивах, расспрашивала пленных — его зовут Энгельхен, это точно. Он скрипач из Клингенталя, если название этого города что-то говорит тебе. В этом городе делают музыкальные инструменты.
— А Скорцени, Марта?
— Ну, этого ищут специальные органы четырех армий. Он-то не уйдет.
— Если ты пришла только затем, чтобы сказать мне это, Марта… Знай: Энгельхен тоже не уйдет.
— Знаю, Володя. Поэтому я и пришла. Только будь осторожен — американцы какие-то чудные…
Она подошла к дверям.
— Ты даже не поцелуешь меня, Марта?
Ее лицо было равнодушно.
— Ну, если это имеет для тебя значение…
Она вернулась, наклонилась ко мне… Вот теперь я должен был прижать ее к себе и не отпускать, пока она не задохнется, пока не пообещает остаться… Нет, я не сделал этого, ее губы были тоже не такие, как прежде, — они были холодные, мертвые. Нет, в ней нет больше ничего, по крайней мере для меня. Она поняла, чт во мне происходит.
— Ну вот, Володя… видишь, — простонала она, вся дрожа. Потом выпрямилась и твердыми шагами направилась к двери.
— Прощай, Володя…
— Прощай, Марта…
Уехала. В Канаду.
Мне было грустно, так грустно, что я заплакал…
Элишка, растерянная, заглянула в палату.
— Вам ничего не нужно?
— Нет, ничего не нужно. Ничего.
— У вас были гости…
— Да…
— Говорят, рыжие женщины — страстные…
— Элишка!
— Она очень элегантна… Шикарная женщина…
— Элишка, прошу вас, уходите… очень вас прошу…
Она подошла к дверям. В глазах ее были злые слезы. Все перепуталось.
По какому праву они лезут в мою жизнь, в святая святых моей жизни? Что надо Элишке? Почему она не оставит меня в покое? Почему нерешительно стоит в дверях, чего еще ждет, чего хочет от меня? Отчего не идет ко всем чертям?
— Идите вы ко всем чертям!
Двери хлопнули, я остался один. И я хорош! Что это мне в голову пришло! Разве Элишка виновата? Позвать бы ее, попросить прощения… Нет, звать ее не надо, она теперь не придет. Но как только представится случай, я помирюсь с ней.
Я успокоился, злость прошла, жалость тоже; я лежал — времени было сколько угодно. Я смотрел вверх, на белый потолок. И вдруг мне показалось, что по потолку проходят
Тогда я еще был необстрелянным — только неделю провел в партизанском отряде. Мы вернулись с операции, которая казалась мне ненужной — что толку перерезать провода, разрубать проволоку, валить столбы и разбивать фарфоровые изоляторы? Было нас человек тридцать, мы все еще порядком робели, и вообще все у нас только начиналось. Что касается меня — я очень мало знал еще о партизанской войне, не все понимал и в организации отряда. Да и стрелять не умел еще — когда начиналась стрельба, я всегда боялся… Собственно, «всегда» — это слишком сильно сказано. Я участвовал только в двух операциях — однажды мы неожиданно напали в чаще леса на отряд венгров, шум стоял адский, я спрятался за ель и не решался пошевельнуться, так как был уверен, что сделай я движение, как пули немедленно достанут меня. Тут и нашел меня рябой Гришка. Он стал ругать меня и приказал бежать вперед… Когда я выбежал на дорогу, все венгры — было их не меньше двухсот человек — стояли, подняв руки вверх, а наши ребята быстро разоружали их. Оказалось, что венгры не дали ни одного выстрела, — только позднее узнал я, что между венграми и партизанами существует некое «джентльменское соглашение»: венгры никогда не защищались, а партизаны стреляли в воздух. Мне было очень стыдно, я боялся, что Гришка станет рассказывать всем, какое я ничтожество, но он поступил совсем по-другому. Подошел ко мне, когда все кончилось, и по-дружески объяснил, что почти со всеми это случается, что это боевое крещение и потом я привыкну.
Это было в субботу. Вечером мы вернулись, уничтожив некоторое количество столбов электропередачи. Мы закоченели, устали; я засыпал на ходу и, наконец, устроился на полу у Зихи, но в этот момент явился дежурный.
— Есть здесь Володя?
Другого Володи, кроме меня, в отряде не было, собственно, и я не был Володей, но Николай как-то назвал меня так, и имя прижилось.
— Что такое?
— Тебя зовет Николай.
Мне не очень хотелось двигаться, но приказ есть приказ. Что бы это могло быть?
Николай склонился над какими-то бумагами, а рядом с ним сидела незнакомая женщина. Она была неправдоподобно хороша: красноватые волосы, сверкающая белизной кожа, какая бывает только у рыжих женщин. На ней был лыжный костюм: брюки, свитер, ботинки, все первоклассное… Что ей здесь надо? Что-то подсказывало мне, что позвали меня из-за нее.
— Ты отправишься в Лидеч, Володя.
По-видимому, у меня был не слишком-то радостный вид. После того как целый день мы ходили по холоду, по метели, идти сейчас, ночью, в Лидеч, тридцать километров лесом…
— Собирайся, отнесешь письмо Ондраку — знаешь, где искать его?
Я кивнул. Знаю.
— Мне нечего собираться, я готов.
— Ондрак распишется, что получил письмо. Попадаться немцам не имеешь права. Ну как, идешь?
Усталость как рукой сняло. Получить такое задание — не каждый день случается. А я в отряде недавно. Ясно, что дело нешуточное. Оказалось оно гораздо важнее, чем я думал.
— Скажешь, что письмо еще до рассвета должно быть переправлено через границу. Оружие сдашь, возьмешь пистолет и гранаты.