Смертельная верность
Шрифт:
— По поводу убийства, — ввернул, наконец, Димыч.
— Какого убийства? У нас убили кого-то, что ли? А, по поводу Юрки! Так это ведь давно уже было, вторая неделя пошла. Я думала, еще кого-то убили. Даже испугалась. А что с тем убийством? Нашли, кто Юрку того?
— Ищем, — заверил Димыч. — А вы на тех соревнованиях были?
— Нет, нас тогда в городе не было. Так жалко!
— Чего же жалко?
— Ну так я же не видела ничего. Меня даже как свидетеля не допрашивали. Так обидно.
— А вам есть, что сообщить в качестве свидетеля?
— Конечно! — Лена придвинулась к нам еще ближе и понизила голос. — Я же видела, как они ругались. Вот прямо как вас сейчас вижу. Сцепились прямо у меня на глазах. Чуть не подрались. Я вот так же на лавочке сидела, своей очереди ждала, а они
— Кто они? — не выдержал Димыч. — О ком речь вообще, объясните мне, убогому.
— Да Юрка с Колей, — заорала в ответ рыжеволосая свидетельница. — Кто же еще? Или вы думаете, кто-то вот прямо со стороны пришел и Юрку убил? Да кому он нужен? А вот с Колей они поругались накануне. Дня за два.
— А что, Рыбкин такой горячий парень, что скорее за пистолет схватился? Все говорят, что он, наоборот спокойный.
— Так ведь любого спокойного довести можно. А Колька еще на собаке Юркиной помешан просто. И обратите внимание, Райс теперь у Коли живет. А если бы Юрку не убили, черта с два бы он Райса получил. Вот и смотрите, кому это убийство выгодно?
— По-вашему получается, что выгодно оно было только Рыбкину?
— Ну а кому же еще? — Димкина тупость начала раздражать собеседницу. Но она все же не теряла надежды втолковать ему хоть что-то. — Вы сами посмотрите, Колька его уже несколько лет уговаривал собаку продать. А Юрка ни в какую. Да если хотите знать, он тогда вообще орать начал, что Райса Коле не видать как своих ушей, и что лучше он его отравит, чем Рыбкину продаст.
— Даже так?
— А что, очень даже запросто. С Юрки станется. Вернее, сталось бы. Для него собаки — просто расходный материал, способ заработать.
— Но вот так вот взять, и отравить собственную собаку — это непросто даже если она для тебя средство обогащения. Разве не так?
— Для нормальных людей, может, так и есть. А Юрка вполне мог. Вы про Ганса слышали?
— Ну слышали, — осторожно подтвердил Димыч. — Так Ганса, вроде, завистники убили.
— Ха! Вы слушайте больше. Какие там завистники! Да сам он собаку и порешил. У Ганса подозрение на дисплазию было. Если бы подтвердилось, накрылась бы вся Юркина племенная работа. Никто бы с Гансом сук вязать не стал. Вот и прощайте денежки. А заодно и Юрочкина репутация офигенного кинолога. Хорош специалист — не смог дисплазию разглядеть. А если разглядел и все равно вязал кобеля, так это еще хуже. Так что, никаких злодеев там не было. Собаку свою он сам убил. А представил все так, будто на выставке конкуренты отравили. Да об этом все знают, только предпочитают вслух не говорить. И Коля знал. Поэтому и испугался, что Юрка на самом деле Райса отравить может. Так что, вполне мог его убить, чтобы собаку спасти. А заодно и себе забрать наконец. Райс ведь теперь у него живет, вы знаете? Ну да, я же говорила уже. В общем, все сложилось как надо. Вот и судите сами, кому это было выгодно.
Глава 11
Вещи были давно собраны и уложены в две вместительные сумки. Хотя, казалось бы, какие у них с Ксюшкой вещи? А вот поди ж ты, голь перекатная, а барахла, с которым расстаться невозможно, на две сумки набралось. С одной стороны много, для двух нищебродок. А с другой стороны, это ведь вся предыдущая их жизнь в эти две сумки уместилась.
Ольга в сотый, наверно, раз перебирала аккуратно сложенные Ксюшкины маечки и свитерочки. Разглаживала, расправляла складочки. Хотя, никаких складочек там и в помине не было. Просто надо было себя чем-то занять, как-то отвлечься. Каждый день в ожидании. Всего неделя осталась, шесть дней, всего пять. Всего пять дней. И две эти сумки, вместившие всю ее прошлую несуразную жизнь. Бросить бы их здесь, начать все с чистого листа. Была такая мысль — явиться к Стиву налегке. Но потом подумалось, что будут они с дочкой выглядеть совсем уж жалко, с пустыми руками-то. Вот и потащат они через океан свои дешевые тряпочки, чтобы показать, что не совсем уж они голодранки, и у них имущество имеется… Хотя, какое там имущество, если совсем начистоту? Дешевка рыночная. Напоминание о том, что жизнь у нее, Ольги Кузнецовой, не задалась с самого начала,
Ольга решительно застегнула молнию и поставила сумку в угол. С глаз долой. Подумала, что надо чем-то полезным заняться, но вместо этого взяла с полки конверт с документами. Документы она тоже перебирала по десять раз на дню. Перекладывала с места на место, вчитывалась в мелкие буковки, помнила уже наизусть.
Вот их с дочкой паспорта. Ксюшка на фотографии такая серьезная, не ожидала от нее. А может, не серьезная, а испуганная просто? Ольга внимательно вгляделась в снимок, даже к свету повернула, чтобы получше рассмотреть. Да нет. Никакая она не испуганная. Все в порядке. Она тоже этого переезда ждет не дождется. Каждый вечер спрашивает, как они будут жить там, в Америке. Ольга рассказывает это ежедневно, как сказку на ночь. Про море, про песок, про счастливую жизнь. Рассказывает и сама верит. Потому что, если во все это не верить, то совсем тоска. Тогда получается, что вообще нет никакого выхода. Нет уж, пусть лучше будет сказка про Америку.
Значит, паспорта, визы, билеты до Москвы, билеты до Нью-Йорка… Ольга положила обе ладони на тонкую стопочку документов. Господи! Неужели все получилось? Неужели весь этот кошмар закончился? Как будто и не было последних двух месяцев, когда она все время уговаривала, упрашивала, плакала. А никому до нее не было дела. Никто даже выслушать толком не хотел. И смотрели на нее так, будто она перед ними в чем-то виновата. А в чем она перед Юркой и его родителями виновата, спрашивается? Ну в чем? Про Ксюшку они сразу вспомнили. Как же, внучка, родная кровь. А когда эта родная кровь в дырявых сапожках по лужам шлепала, где они были? Когда врачиха из поликлиники лекарства выписывает и про апельсины с морсом что-то говорит, а у тебя не то что на апельсины, на хлеб денег нет. Какие уж там лекарства. Где были эти любящие бабушка с дедушкой, спрашивается? Про родного отца даже и вспоминать не хочется. Жил припеваючи столько лет, и не вспоминал, что дочка у него живет где-то. А тут вдруг взвился: «Ты хочешь отнять у меня моего ребенка!». Как он орал тогда! Тоже, любящий папаша нашелся. «Мой ребенок, — кричит, — моя кровь! Черта с два увезешь!». И родители его такие же, подняли вой. Никто ее понять не хотел. Только Лелик. Тот ее всегда понимал, или вид делал, что понимает. Может, зря она тогда за него замуж не пошла? Не было бы сейчас позади всего этого кошмара.
Нет, даже думать об этом нельзя. Столько она своего добивалась, столько перетерпела ради этого. А сейчас что же, пожалеть обо всем? Ну уж нет! Пять дней всего осталось. Вот и дата на билетах. Пять дней. И забыть все, как страшный сон. И Лелика забыть с его благородством и сочувствием. Тошно уже от его благородства, как он сам-то этого не понимает. Звонит каждый день, хоть она ему сразу сказала, чтобы никаких контактов. А он звонит, молчит в трубку. Раньше все про любовь свою канючил, а теперь просто молчит. И стыдно перед ним, и по-другому нельзя. Скорее бы уж улететь.
Телефонный звонок заставил вздрогнуть. Боялась она в последнее время телефонных звонков. Ничего хорошего от них не ждала. Трубку взяла ледяными от страха пальцами.
— Ольга Владимировна? Это капитан Захаров. Нам бы встретиться еще разок, уточнить кое-что. Да нет, не надо приезжать. Я тут неподалеку, могу сам заскочить на полчасика. Вот спасибо. Сейчас буду.
Она положила трубку и вытерла о футболку разом вспотевшую ладонь. Мельком глянула на свое отражение в стеклянной дверце серванта. Ну и вид! Бледная, как смерть, глаза перепуганные. Так этот опер все, что угодно, про нее подумает.
Димыч пил мелкими глотками остывший чай и разглядывал исподтишка сидевшую напротив «гражданку Кузнецову». Изменилась она за полторы недели. Похудела, осунулась. И заторможенная какая-то, разговаривает медленно, будто каждое слово подбирает. Сразу после убийства бывшего мужа, она гораздо бодрее была. А сейчас что же, прониклась утратой? Да какая там утрата, она и думать забыла про бывшего мужа, тем более замуж собирается.
— А вы когда улетаете?
— В пятницу. А что?