Смертельные друзья
Шрифт:
– Я и не знал, что ты куришь.
– Да я практически не курю, только когда очень нервничаю или, наоборот, пребываю в приятно возбужденном состоянии.
– А сейчас у тебя какое состояние?
– Приятно возвышенное. Освободившись от Тренча, я чувствую себя так, словно выкупалась в семи водах или сбросила старое надоевшее пальто, в котором отходила десять сезонов. Это – свобода.
– Кстати, насчет пальто. Ты ведь наверняка не взяла с собой никакой одежды.
– Совсем никакой. Даже зубной щетки.
– Как раз щетку я
Мы поднялись наверх, достали простыни, и я помог Сузи постелить постель. В ее комнате были веселенькие зеленые обои с красными фуксиями и кровать тридцатых годов. Мы стояли по обеим сторонам кровати, расправляя простыню.
– Не боишься тут остаться одной? – спросил я, целуя ее на сон грядущий.
– Нет, – беззаботно ответила она. – А если замерзну или почувствую себя одинокой, приду под бочок к Кэзи. Спокойной ночи, Кит.
21
Кэзи проснулась в половине седьмого и сразу пробралась ко мне в спальню. Она всегда рано просыпается в незнакомом месте. Я обрадовался ей – после треволнений вчерашнего вечера так приятно было обнять дочурку.
Я раздвинул занавески, и в глаза мне ударило яркое солнце. Буря улеглась еще ночью. Под окном стоял омытый ливнем «Воксхолл» Сузи. Утром он казался таким маленьким и жалким. Я проинспектировал содержимое кладовки и обнаружил коробку с увядшими пакетиками ромашкового чая и несколько жестянок с анчоусами. Итак, на завтрак у нас были тосты с анчоусами и суп с бычьим хвостом.
Разбуженная звоном посуды на кухне, вошла Сузи во фланелевом халате.
– Восемь пятнадцать, – удовлетворенно провозгласила она. – Теперь каждую секунду Тренч может увидеть мое послание.
После завтрака мы позаимствовали в чулане ботинки и шляпы от солнца и пошли гулять в поле. Опять стоял погожий летний денек, поле пестрело цветами, умытыми дождем. Мы шли по ложбине, по сторонам которой росли деревья. Кэзи бежала впереди, подбегая к нам с горстью головок одуванчиков или другими трофеями. Часа полтора мы гуляли, не встретив ни одного живого существа, не считая зайцев, которые выпрыгивали у нас прямо из-под ног и, петляя, скрывались в зарослях крапивы. Вдоль кромки рощи выхаживали фазаны.
– Знаешь, – сказал я Сузи, когда Кэзи опять убежала далеко вперед – я все думаю над этим письмом с угрозами, которые получила Салли. Над фразой: «Твой отец задает слишком много вопросов. Мы знаем, с кем он разговаривал». Как они могли это узнать? Сузи нахмурила брови.
– Сказал кто-нибудь.
– То есть им напел кто-то из тех, с кем я говорил?
– Скорей всего так.
– Ну вот, здесь и собака зарыта. Кто мог это сделать? Если иметь в виду, что наш главный подозреваемый – Бруно Фулгер, кто с ним близок?
Сузи задумалась:
– Та итальянка, Маручча.
– Но зачем ей это? Фулгер убил ее отца. Она ненавидит его.
– И
Мы дошли до вершины холма и с удовольствием подставили лица солнечным лучам, усевшись на поваленный вяз. У Кэзи устали ножки, прогулка была слишком утомительной для пятилетнего ребенка.
Кэзи ковыряла палкой в заячьей норе, мы наслаждались покоем.
– Нет, эта версия не годится, – сказал я. – Я имею в виду Маруччу. По времени не сходится. Подумай сама: предположим, она сразу после встречи со мной доложила о ней Фулгеру или Гомбричу по телефону, они не успели бы написать и доставить письмо в Клэпхэм. Не забывай, что Салли дозванивалась до меня целый час – а ведь я сразу отправился домой с Грейт Титчфилд-стрит.
– Она могла позвонить им раньше, из Милана, сразу после того, как вы договорились о встрече.
– Тоже возможно. Но вряд ли.
– Ну а с кем еще ты говорил про Бруно Фулгера?
– В том-то и дело, что ни с кем. Ну вот с Симоном Берио, фотографом. Я ему ни на грамм не верю. Но я его не видел восемь дней. С кем еще? С Хайнером Штюбеном в Мюнхене. С Ником Груэном. Вот и все.
– И как тебе Хайнер?
– Я с ним сказал буквально несколько слов. Только пощупал почву.
– А Ник Груэн?
– Нет, он исключается. Это мой старый друг.
А почему, собственно, исключается? Когда я звонил ему в понедельник в Лейпциг, чтобы спросить про Массимо Мадзелли, он мне ничего не сказал, попытался избежать разговора. К тому же он торговал красильную фабрику компании Бруно. Вполне вероятно, что как-то за обедом он обмолвился Бруно или кому-то из его ближнего круга о том, что некий Престон собирает о нем сведения. Так, между прочим. Это вполне в духе Ника.
– А может, они установили у тебя в квартире «жучок»? – предположила Сузи. – Или в твоей машине. Или и там, и там. Тогда они все о тебе знают.
Сердце у меня упало.
– Ты права. Как все просто!
Как мне самому не пришла в голову такая простая мысль?! Гомбрич слушает каждое мое слово, каждый разговор.
А потом меня пронзила другая мысль. Я звонил Сузи по телефону, назвал ей место, куда увожу Кэзи. И если она смогла без труда найти меня, то уж для Фулгера это вообще пустяк.
Мы, не сговариваясь, ускоряя шаги, заспешили вниз, к коттеджу. Сузи вела Кэзи за руку и велела ей говорить шепотом. Мы осторожно обошли дом вдоль ограды, не заходя в калитку, пока не убедились, что ничего подозрительного не видно. Никаких незнакомых машин, входная дверь закрыта. Мы молча оглядели каждое окно, каждый сантиметр сада.
Минут через десять, убедившись, что все спокойно, мы пошли к дому. Как ни странно, теперь он уже не казался мне безопасным. Теперь он был наполнен страхами.