Смертельные враги
Шрифт:
Как ни владела собой Фауста, она не смогла сдержать волнения, ее глаза сверкнули.
А он продолжал:
– О Боже мой, да! Я говорил себе, что если бы я не так торопился выбраться из этого пекла, я бы смог, я бы должен был спасти вас, и испытывал настоящие укоры совести за мою глупейшую поспешность, ставшую причиной вашей гибели.
Фауста устремила на него черные бриллианты своих глаз, чей блеск приглушался умильной нежностью; она задыхалась под маской своей невозмутимости, ибо Пардальян произносил эти слова с отсутствующим видом, словно разговаривая сам с собой, и слова эти возродили в ее мятущейся душе безумную надежду.
Он вновь засмеялся:
– Я совсем позабыл, что такая мудрая женщина, как вы, непременно должна была принять все меры предосторожности, чтобы выйти невредимой даже из огня, с чем я вас и поздравляю!
Фауста почувствовала, как сжалось се сердце при этих словах, – они прозвучали звонко, словно пощечина. Ее глаза вновь сделались холодными, выражение лица – еще более замкнутым, и она сказала:
– Вы догнали меня здесь, в горах, чтобы говорить мне подобные вещи?
– Нет, черт побери! И я прошу прощения за то. что держу вас под этим жгучим солнцем и заставляю выслушивать с терпением, за которое я вам бесконечно признателен, всю ту ерунду, что я сейчас наговорил.
Фауста вновь спросила:
– Так благодаря чему я вдруг встречаю вас, скачущего под сияющим небом Испании?
– Я искал Фаусту, – просто ответил Пардальян. И опять принцесса невольно чуть вздрогнула, и опять ее взгляд смягчился:
– Ну что ж! Теперь, когда вы меня нашли, скажите, зачем вы меня искали?
Теперь уже лицо Пардальяна стало непроницаемым:
– Сударыня, Его Величество король Генрих IV поручил мне привезти ему некий пергамент, владелицей коего вы являетесь, и предназначенный вами для передачи королю Испании. Я искал вас, чтобы сказать: «Сударыня, благоволите передать мне этот пергамент.»
Пока он говорил, Фауста словно витала в каких-то далеких мечтах, а когда он замолчал, она, пристально глядя на него своими пылающими глазами и словно желая внушить ему свою волю, произнесла низким, проникновенным голосом:
– Не так давно, шевалье, я предложила вам выкроить на вашу долю королевство в Италии, но вы отказались, потому что вам пришлось бы сражаться со стариком... Хотя имя этого старика и было Сикст V, этот отказ, идущий от такой благородной души, как ваша, не удивил меня. Сейчас я могу вернуться к замыслам, выстроенным мною и разрушенным вашим тогдашним отказом, слегка изменив их... На сей раз речь не идет о том, чтоб ополчаться на старца... Речь идет о союзе с монархом... самым могущественным на свете...
Фауста сделала паузу.
И тогда Пардальян совершенно спокойным голосом, в котором не было ни малейшего нетерпения, произнес, словно он ничего не слышал:
– Сударыня, благоволите передать мне пергамент.
В очередной раз Фауста почувствовала, как ее охватывает сомнение и отчаяние. Но Пардальян был столь спокоен, столь внимателен, по крайней мере внешне, что она продолжила:
– Послушайте меня, шевалье... Когда этот пергамент будет вручен по назначению, вы получите взамен пост главнокомандующего в армии, которую Филипп пошлет во Францию. Это будет великолепная армия – так высоки ставки в этой игре... С таким главнокомандующим, как вы, эта армия станет непобедимой. Идя во главе войска, вы обрушиваетесь на Францию, без труда одерживаете победу над Беарнцем, захватываете его; его судят, осуждают на смерть и казнят как еретика и подстрекателя к ереси... Филиппа II провозглашают королем Франции, а вы... для вас создают особую провинцию, нечто вроде вице-королевства Франции!.. Вы удовлетворитесь этим... до тех пор, пока однажды, сократив свой титул на одно слово, по праву победителя, не возложите на свою голову королевскую корону... Вот мой план... Вам надо лишь сказать «да», и этот пергамент, который вы просите у меня для Генриха Наваррского, я сей же миг передам в ваши руки, но только для вас, шевалье де Пардальян...
Пардальян повторил ледяным голосом:
– Сударыня, благоволите отдать мне пергамент, который я обещал привезти Его Величеству Генриху, королю Франции.
Фауста взглянула на него, а затем, откинувшись на подушки, мрачно сказала:
– Я вам, лично вам, предложила этот драгоценный пергамент, но вы отказались от него... Значит, я отвезу его Филиппу.
– Извольте, сударыня, – ответил Пардальян с поклоном.
– И что же вы теперь станете делать?
– Я, сударыня? Буду ждать... А поскольку вы полны решимости ехать в Мадрид, я тоже поеду туда. И, следовательно, я говорю вам не «прощайте», а «до свидания».
– До свидания, шевалье, – ответила Фауста странным тоном.
Пардальян отвесил ей поклон и преспокойно продолжил свой путь.
Как только он исчез за поворотом, Бюсси-Леклерк, Шалабр, Монсери, Сен-Малин и Монтальте окружили носилки, приглушенно изрытая проклятия и ругательства.
Монтальте прорычал:
– Почему, сударыня, почему вы помешали нам покончить с этим бандитом?!
– Вот-вот, почему? – скрежетал зубами Бюсси.
Фауста взглянула на них с презрительной улыбкой:
– Почему?.. Да потому что вы дрожали от страха, господа.
– Клянусь Христом!.. Провалиться мне в преисподнюю!.. Смерть всем чертям!..
– Сударыня, еще не поздно!.. Одно ваше слово – и этот человек не доберется до подножия горы.
– Да?.. Ну что ж, попробуйте...
И она указала на Пардальяна, который ехал шагом по петляющей дороге.
Оскорбленные презрением Фаусты, до предела распаленные еще более унизительным презрением того, кто ехал там, внизу, казалось, даже не замечая их присутствия, они ринулись в погоню, толкаясь и выкрикивая мрачные угрозы.
Фауста же приподнялась на подушках, оперлась на локоть и заняла позу человека, намеревающегося со всеми удобствами наблюдать за любопытным зрелищем.
Мы уже говорили, что дорога вилась в горах, так что, спускаясь по ней, путник справа видел фантастические гранитные глыбы, бесконечно меняющие свои причудливые очертания под магическими лучами ярко брызжущего солнца; по левую же руку находились горные склоны – то пологие, то крутые, то совершенно отвесные; зияющая бездна была готова поглотить жертву малейшего неверного шага – изуродованную, разорванную на куски гигантскими алоэ и колючками кактусов.
Теперь о том, что столь гордо именовалось дорогой. На самом деле это было некое подобие прихотливо извивающейся тропинки, вытоптанной за долгие годы копытами лошадей и мулов, – то настолько широкой, что по ней могли проехать бок о бок несколько всадников, то настолько узкой, что места хватало едва для одного. Впрочем, кое-где виднелись результаты попыток людей улучшить тропу, проложенную животными.
Итак, пять охранников Фаусты бросились в погоню за Пардальяном. Дорога, сужаясь, вынудила их ехать гуськом; случаю было угодно, чтобы они продвигались в следующем порядке: во главе – Бюсси-Леклерк, за ним – Сен-Малин, Шалабр, Монсери; замыкал же вереницу Монтальте.