Смертельные враги
Шрифт:
Это был кабинет средних размеров, с несколькими табуретами и письменным столом, стоявшим перед единственным в комнате окном. Одну стену комнаты занимал огромный книжный шкаф, где на полках в образцовом порядке выстроились внушительных габаритов манускрипты. Другую стену украшало исполинское полотно, заключенное в массивную эбеновую раму без всякой резьбы и изображающее снятие с креста работы Куелло.
Почти напротив входной двери виднелась другая дверь, маленькая.
Фауста неторопливо подошла к ней и открыла; она увидела нечто
Принцесса закрыла дверку и подошла к окну кабинета. Оно выходило в маленький внутренний дворик.
Доминиканец, который бесстрастно наблюдал за этим подробнейшим, невзирая на всю его стремительность, осмотром, предложил:
– Если сиятельная принцесса пожелает, я могу отправиться на поиски его преосвященства кардинала Монтальте и привести его к вам.
– Пожалуйста, святой отец, – ответила Фауста и поблагодарила его улыбкой.
Доминиканец тотчас же вышел и, чтобы успокоить ее, оставил дверь распахнутой настежь.
Фауста встала в дверном проеме и обнаружила, что доминиканец спокойно направляется обратно тем же путем, каким они только что пришли. Она ступила в коридор и увидела, что дверь, через которую они вошли, была еще открыта, а перед ней сновали взад-вперед какие-то люди.
По-видимому, успокоенная, она вернулась в кабинет, села в кресло и стала ждать, внешне совершенно невозмутимая, но внутренне напряженная и готовая ко всему.
Несколько минут спустя доминиканец появился вновь. Абсолютно естественным движением он затворил за собой дверь и, не делая больше ни шагу вперед, объявил с величайшей почтительностью:
– Сударыня, найти кардинала Монтальте оказалось невозможным. Кажется, его высокопреосвященство покинул дворец в сопровождении сеньора, подошедшего к нему ранее.
– Коли так, – сказала Фауста, вставая, – я удаляюсь.
– Что я скажу монсеньору великому инквизитору?
– Вы скажете ему, что, оказавшись здесь в одиночестве, я не почувствовала себя в достаточной безопасности и предпочла отложить на более позднее время беседу, которую я должна была иметь с ним.
И она приказала с поистине монаршей властностью:
– Проводите меня обратно, святой отец. Доминиканец не двинулся с места и остался стоять перед дверью. Он только низко поклонился и спросил с прежней почтительностью:
– Осмелюсь ли я, сударыня, просить вас о милости?
– Вы? – удивилась Фауста. – О чем вы можете просить меня?
– Сущий пустяк, сударыня... Взглянуть на некий пергамент, что вы прячете у себя на груди, – сказал доминиканец, выпрямляясь.
«Я в ловушке! – подумала Фауста. – И этим новым ударом я обязана Пардальяну – ведь именно он открыл им, что я храню пергамент при себе.»
А вслух произнесла со спокойствием, исполненным презрения:
– А что вы сделаете, если я откажусь?
– В таком случае, – спокойно отвечал доминиканец, – я буду вынужден,
– Ну что ж, возьмите его, – предложила Фауста, кладя ладонь себе на грудь.
Монах, по-прежнему бесстрастный, поклонился, словно приняв к сведению данное ему разрешение, и сделал шаг вперед.
Фауста вскинула руку, и в ней внезапно блеснул маленький кинжал, всегда висевший на цепочке у нее на груди; она спокойно сказала:
– Еще один шаг – и я пущу его в ход. Предупреждаю вас, святой отец, лезвие этого кинжала отравлено и малейшей царапины достаточно, чтобы вызвать мгновенную смерть.
Доминиканец застыл, как вкопанный, и нечто похожее на загадочную улыбку мелькнуло у него на губах.
Фауста скорее угадала эту улыбку, нежели увидела ее. Стремительно осмотревшись, она убедилась, что находится наедине с монахом и что маленькая дверка за ее спиной, закрытая ею собственноручно, по-прежнему остается закрытой.
Она шагнула вперед и высоко воздела руку с кинжалом.
– Дорогу! – повелительно воскликнула она. – Или, клянусь Небом, ты умрешь!
– Святая Дева! – возопил доминиканец. – Неужто вы осмелитесь поразить беззащитного служителя Господа?
– Тогда открой дверь, – холодно сказала Фауста.
– Повинуюсь, сударыня, повинуюсь, – произнес доминиканец дрожащим голосом, одновременно безуспешно пытаясь с нарочитой неловкостью открыть дверь.
– Изменник! – прогремела Фауста. – На что ты надеешься?
В тот же миг две могучие руки обхватили ее поднятую кисть, а две другие, подобно живым клещам, зажали ее левую руку.
Не оказывая сопротивления – принцесса понимала, что оно бесполезно, – она повернула голову и увидела, что ее держат двое монахов атлетического телосложения.
Она обвела кабинет взглядом. Казалось, все оставалось на своих местах. Маленькая дверь была по-прежнему закрыта. Так как же они вошли сюда? Очевидно, в кабинет вел один, а то и несколько потайных ходов. Впрочем, все это уже не имело значения; для нее было теперь важно лишь то, что она оказалась в их власти и должна как можно быстрее вновь обрести свободу и вырваться отсюда.
Она непроизвольно выронила так и не сыгравший свою роль кинжал. Оружие мгновенно исчезло в складках чьей-то рясы. Как только принцесса лишилась его, оба монаха со слаженностью механизмов отпустили ее, отступили на два шага, спрятали свои узловатые руки в широкие рукава и застыли в созерцательных позах.
Доминиканец склонился перед ней с почтением, в котором, как ей показалось, она различила долю иронии и угрозы, и произнес своим спокойным и ровным голосом:
– Сиятельная принцесса благоволит извинить меня за насилие, кое я был вынужден учинить над ней. Надеюсь, ее блистательный ум поймет, что я тут ни при чем... Я всего только ничтожное и смиренное существо! Я лишь орудие в руках тех, кто стоит надо мною... Они приказывают – я повинуюсь, не споря и не обсуждая.