Смертельный капкан
Шрифт:
– Этого не может быть!
– Не может быть только того, чего нет. А в данном случае… – Улыбчиво шевеля губами, Перепелицын широко развел руками. – Опись, заверенная сотрудниками оперативного розыска, является фактом. Ваши слова – это всего лишь слова. Не имеющие документального подтверждения.
«Нет, я не тону, – мрачно подумал Туманов. – Меня топят. Умышленно, умело, цинично усмехаясь. Здесь – этот молодой очкарик, не скрывающий своих намерений. В камере – уголовники, требующие, чтобы я подписал признательные показания. Что происходит? Кому я мешаю, кому перешел дорогу? Неужели Юрку убили специально для того, чтобы осудить меня? Нет, не может быть, тут что-то другое. Но что? Что?»
– Мы с вами отвлеклись, Вадим Петрович, – сказал Перепелицын, разглаживая и без того гладкий лист бумаги, над которым зависла ручка с чернильным жалом. – Я попросил вас рассказать о том, почему и как вы оказались на месте убийства, причем, заметьте, во время его совершения.
– Но…
Закончить протестующую тираду Туманову не удалось. Следователь остановил его резким хлопком ладони по столу. Он больше не улыбался. Совсем. И глаза его превратились в две льдинки в отполированных до блеска очках.
– Хватит вилять и отлынивать! Хватит! Я задаю вопросы, вы отвечаете. Ясно и по существу. Без всяких мифических СМС-сообщений.
Вздохнув, Туманов стал рассказывать свою историю неизвестно в который уже раз. От многократного повторения она становилась какой-то заезженной, неправдоподобной. Рассеянно слушая, Перепелицын ничего не писал, а лишь рисовал закорючки на чистом листе бумаги, бегло улыбаясь своим мыслям. Под конец повествования выяснилось, что закорючки, оказывается, изображали волны на море, над которым встает или заходит солнце с длинными, как паучьи лапки, лучами. По небу летали птицы, ничем не отличающиеся от морских волн внизу. Скорее всего, предполагалось, что это чайки.
– Вот и все, – закончил Туманов, наблюдая за художествами, которые выводила следовательская рука.
Перепелицын накрыл рисунок папкой, посмотрел на Туманова сквозь сверкающие очки и неожиданно расщедрился на полноценную улыбку.
– Нет, – возразил он. – Не все, Вадим Петрович. Далеко не все. Мы только начинаем подбираться к истине. Скажите, что вы делали в комнате покойного, когда вас там застал… – Перепелицын сверился с записями в своей папке. – Когда вас увидел Рогожкин Олег Дмитриевич? Он утверждает, что вы держали в руке нож, которым был убит гражданин Никольников. По его словам, орудие убийства было испачкано кровью.
– Естественно, – пожал плечами Туманов. – Я ведь вытащил нож из раны.
– В таком случае у нас возникает два вопроса. – Перепелицын растопырил средний и указательный пальцы. – Первый: с какой целью нож был извлечен из трупа? И второй: кто его туда воткнул? – Он опустил пальцы. – Между этими двумя событиями прослеживается явная связь, не находите?
– Не нахожу! Я увидел нож в теле друга и автоматически вытащил его. Это же очевидно!
– А вот мне – нет, не очевидно. В свидетельских показаниях записано… – Следователь прочистил горло, прежде чем с удовольствием зачитать: – «Вышеуказанный гражданин Туманов сделал несколько шагов в мою сторону. При этом он держал в руках нож и выкрикивал угрозы в мой адрес. Мне пришлось вооружиться топором, чтобы защищать свою жизнь и воспрепятствовать преступнику покинуть место преступления. В конечном итоге я принудил его бросить оружие и вызвать полицию…»
Завершив чтение, Перепелицын постучал пальцем по странице:
– Это документ. Его из дела, как говорится, не выбросишь.
«Из песни слов не выкинешь», – машинально расшифровал Туманов. И не заметил этого, потому что мысли его были подобны осколкам разбитого зеркала: в каждом отражается что попало, а общей картины нет. Показания соседа стали для Туманова полной неожиданностью. Он никому не угрожал. Просто хотел объяснить дядьке, почему держит в руке нож, а когда тот принялся размахивать топором, безропотно разоружился и стал ждать полицию. Зачем же врать, зачем наводить тень на плетень? Испугался ли сосед до потери памяти, когда от страха глаза велики? Или же оговаривает Туманова умышленно, преследуя какие-то свои мутные цели? Похоже, второе. Не мог он перепутать угрозы с оправданиями, никак не мог.
– Скажите, – заговорил Туманов, тщательно подбирая слова, – а вы поинтересовались у этого Рогозина, как он вообще попал в чужой дом?
– Рогожкин, – поправил следователь, вместо того чтобы ответить прямо. – Рогожкин Олег Дмитриевич. Единственный и крайне важный для следствия свидетель.
– Хорошо, Рогожкин, если фамилия имеет значение…
– Имеет, – кивнул Перепелицын. – Огромное значение имеет.
«А ведь он меня умышленно сбивает с мысли, – уверился в своих догадках Туманов. – Я уже назначен убийцей, и ничто не переубедит Перепелицына. Он просто выжидает, пока я выбьюсь из сил и сдамся. Как рыбак, уже поймавший рыбку. Теперь осталось только подсечь и вытащить улов. А я – карась или окунь, пытающийся взывать этого рыбака к совести или здравому смыслу. Бесполезно, все бесполезно. С крючка не сорваться. Телефон с СМС не просто так пропал. И свидетель был подобран заранее. Иначе бы он не приперся к Юрке среди ночи».
И все же упрямство заставило Туманова поинтересоваться еще раз, почему же все-таки Рогожкин заявился в чужой дом и молча поднялся на второй этаж, вместо того чтобы окликнуть хозяев снизу.
– А я разве не сказал? – фальшиво удивился Перепелицын. – В свидетельских показаниях об этом говорится прямо. Вот, послушайте, цитирую: «Выйдя из дома по малой нужде, я…» Это Рогожкин вышел, как вы понимаете. Так вот, «выйдя из дома по малой нужде, я услышал раздраженные мужские голоса, доносящиеся с соседнего дачного участка. Сначала я решил, что речь идет об электрическом свете, ставшем по какой-то причине поводом для ссоры. Но, прислушавшись, я понял, что один из мужчин говорит про Свету, то есть про свою жену Светлану. Это мог быть только мой сосед Юрий Никольников. Он громко обвинял другого мужчину в близости со своей законной супругой. Даже грозил физической расправой…»
– Бред, – устало произнес Туманов, качая головой. – У вашего свидетеля белая горячка. Он галлюцинациями страдает. Его не проверяли?
Насмешливая улыбка мелькнула на губах Перепелицына – словно он, взрослый, затеял шутливую потасовку с малышом, возомнившим себя равным по силам.
– Далее Рогожкин утверждает, что решил вмешаться в ссору, – произнес он, оставив протокол в покое. – Он рассказал, что второй мужчина, то есть вы, Вадим Петрович, крикнули, что убьете Никольникова. И, как мы видим, вы сдержали слово. Сосед появился на месте событий слишком поздно.
Отметив про себя дешевую мелодраматичность последней фразы, Туманов сердито сказал:
– Врет ваш свидетель. Все врет, от первого до последнего слова. Никто убивать Никольникова не собирался. Я поговорить приехал.
– О чем же? – быстро спросил Перепелицын.
– Не знаю. Как я уже сообщил, Юра вызвал меня по телефону…
– Который загадочным образом исчез.
– Об этом спрашивайте у полицейских, которые меня обыскивали.
Перепелицын откинулся на спинку стула и скрестил руки на груди.