Смешенье
Шрифт:
– Но вы вернулись с Соломоновых островов!
– Очевидно. Однако вы же не думаете, что я совершил такое плавание в одиночку? Из тех, кто отправился туда, сударь, я – наименьший, мальчик на побегушках. Остальные по-прежнему там, продолжают свои труды.
Морочить голову Эдмунду де Ату и Елизавете де Обрегон было занятной игрой, которая, если повести её тонко, могла даже сохранить Джеку, Мойше и остальным жизнь, когда они доберутся до Акапулько. Однако Джеку оставалось наблюдать за потехой со стороны, поскольку ни монах, ни дама не стали бы с ним беседовать. Она, по долгу спасённой, выказывала ему вежливую признательность, с остальными держалась благодушно-снисходительно
– Единственное лекарство – стать торговым магнатом, – сказал Вреж Исфахнян, когда они ясным холодным утром выходили из Золотых Ворот. – И мы к этому движемся. Бери пример с армян. Мы не ценим титулы, у нас нет ни войска, ни крепостей. Пусть аристократы нас презирают – когда они падут в прах, мы скупим их шелка и драгоценные камни за горстку бобов.
– Все это хорошо, пока властители и пираты не отнимут у вас добытое долгим трудом, – сказал Джек.
– Нет, ты не понял. Измеряет ли крестьянин своё богатство вёдрами молока? Нет, вёдра проливаются, молоко киснет. Крестьянин меряет своё богатство коровами. Есть корова – будет и молоко.
– Что в твоём сравнении корова? – спросил Мойше, подошедший послушать разговор.
– Корова – сеть или паутина связей, протянутых армянами по всему миру.
– Я не перестаю удивляться, как ты находишь армян в любом месте, где мы останавливаемся, – признал Джек.
– Везде, где мы пробыли больше двух-трёх дней – в Алжире, Каире, Мокке, Бандар-Аббасе, Сурате, Шахджаханабаде, Батавии, Макао, Маниле, – я вкладывал небольшую долю моей прибыли в предприятия других армян, – продолжал Вреж. – Порою сумма была совсем незначительна. Однако важно другое: теперь эти люди меня знают, они – узелки моей сети. Когда я вернусь в Париж – даже если мы лишимся «Минервы» и её груза, – то буду богат не молоком, а коровами.
– Типун тебе на язык, – сказал Джек. – Я не суеверен, получше не говорить про «Минерву» таких слов.
Вреж пожал плечами.
– Иногда приходится смиряться с большой утратой.
Наступила неловкая пауза, которую только подчёркивали крики матросов, разворачивавших паруса; «Минерва» миновала Золотые Ворота и теперь поворачивала на юго-восток вдоль побережья. Этим курсом ей предстояло идти две тысячи миль до Акапулько.
Наконец Мойше спросил:
– Я так суеверен – или, по крайней мере религиозен – и всё думаю: когда закончится моё плавание?
– Когда ты бросишь якорь в Лондоне или Амстердаме и сойдёшь на берег с переводными векселями и привозным товаром, – сказал Джек.
– Я не могу есть векселя.
– Поменяй их на серебро и купи хлеба.
– У меня будет хлеб. И ради него надо было огибать земной шар?
– Хлеб можно добыть где угодно. – Джек взглянул на открытый океан по правому борту и поправил себя: – Кроме как здесь. Зачем плыть вокруг света? Для забавы, наверное. Мы плывём, куда нас гонит ветер, и редко имеем возможность выбирать. К чему ты клонишь?
– Думаю, моё путешествие окончилось, когда мы пересекли Чермное море и вышли из рабства египетского, – сказал Мойше. – С той поры ничто меня не радует.
– Опять-таки у тебя не было выбора.
– Каждый день, – возразил Мойше, – предлагал мне выбор, но я был слеп.
– Мне твоей каббалистики не понять, – сказал Джек. – Я англичанин и отправлюсь в Англию. Ясно? А теперь я задам вопрос, на который хотел бы получить такой же ясный ответ. Когда мы доберёмся
– К сухопутной, – отвечал Мойше. – Навеки и бесповоротно.
– Ладно, – проговорил Вреж после очередной неловкой паузы. – Раз мы лишились бедного Арланка, получается, что мне выпадает море. И я рад, что увижу Лиму, Рио-де-ла-Плата и Бразилию, а после того, что мы пережили, мыс Горн меня уже не страшит.
Мимо как раз проходил Даппа.
– Для человека без родины остаётся только корабль. На Карибских островах и в Бразилии полно чёрных невольников – я не смогу услышать и пересказать их истории, если сам там не побываю.
– А поскольку ван Крюйк, ясное дело, отправляется с кораблём, мне дорога на сушу, – сказал Джек. – И мои ребята пойдут со мной.
Некоторое время все молча стояли на резком тихоокеанском ветру, потом, словно разом вспомнив, сколько приготовлений каждому предстоит, побрели в разные стороны.
– Лучше время для переговоров – до начала переговоров, – сказал Мойше, когда они с Джеком смотрели на баркас, идущий к порту Навидад. На берегу дожидались алькальд Чамелы, монахи и несколько человек в полном конкистадорском облачении. – По крайней мере, так говорил Сурендранат, и я надеюсь, что и у нас получится.
Джек приметил, что Мойше, говоря, теребит индейские бусы – наследие предков-манхатто. Он всегда машинально их перебирал, когда опасался, что его хотят провести. Джек решил сделать вид, будто ничего не видит.
После двух недель плавания вдоль побережья они пересекли тропик Рака и в первый день 1701 года обогнули лысый мыс Сан-Лука. Затем взяли курс на юго-восток, чтобы пересечь устье Калифорнийского залива. Путь занял несколько дней, поскольку вирасон, как называют в этих краях морской бриз, стих. Наконец увидели впереди острова Лас-Трес-Мариас, лежащие на продолжении костлявого локтя Новой Испании, Кабо-Корриентес, то есть мыса Ветров. Следующие двое суток прошли в напряжении. Два мыса – Сан-Лука и Корриентес – ограничивали вход в водное пространство, которое те, кто считал Калифорнию островом, называли проливом, а те, кто не считал, – заливом. Три Марии располагались в устье залива-пролива, но на удалении от испанских властей в Акапулько. Соответственно, здесь обычно зимовали английские и французские пираты. К опасности, связанной с людьми, добавлялись природные опасности: Три Марии практически соединялись с мысом Корриентес протяжёнными мелями. Даже если бы команда «Минервы» спасла с галеона новейшие испанские карты, пользы бы это не принесло: сильные течения постоянно сносили песок, и очертания мелей менялись от прилива к отливу. Уверенно провести корабль через здешние воды могли бы только вышеупомянутые пираты. Впрочем, даже окажись они англичанами, ещё неизвестно, сочли бы они себя естественными союзниками «Минервы», французы же, безусловно, были бы врагами.
Однако на берегах Марии-Мадре, Марии-Магдалены и Марии-Клеофас обнаружились лишь несколько заброшенных бивуаков, частью пустых, частью населённых жалкими оборванцами, которые при виде «Минервы» начинали палить в воздух – видимо, надеялись, что корабль подойдёт ближе.
– Пираты нынешнего урожая, если кто из них вообще обогнул мыс Горн, зимуют на Галапагосах, – сказал ван Крюйк как-то вечером, ужиная мясом черепах, выловленных с баркаса.
– Единственные пираты здесь – мы, – заметил Даппа. Это не понравилось ван Крюйку, зато произвело впечатление на Эдмунда де Ата и Елизавету де Обрегон. Они раньше всех встали из-за стола, отошли к гакаборту и в тысячный раз принялись что-то обсуждать. «Будут всю ночь переписывать свои треклятые письма», – пообещал Джек.