Смешенье
Шрифт:
Когда Джека и Мойше вместе с другими заключенными вывели на главную площадь и поставили перед воздвигнутыми здесь трибунами, Джек довольно быстро узнал чиновников Монетного двора, о которых они наводили справки ещё будучи на свободе. Apartador, начальник Монетного двора, был испанский граф; должность свою он купил у прежнего короля за сто тысяч пиастров и не прогадал. Он явился на аутодафе с женой и дочерью, разодетыми в наряды, подобных коим Джек не видел с последнего визита в Шахджаханабад. (В качестве короля он должен был являться на ежегодные церемонии, во время которых Великий Могол восседал на одной чаше исполинских весов, а на другую набобы, сатрапы, придворные и послы иноземных держав складывали золото и серебро, пока украшенное драгоценными каменьями коромысло не приходило в движение и Великий Могол, под аплодисменты и
Рядом с чиновниками сидели трое коммерсантов, которые снабжали их сырьём. В теории каждый серебродобытчик, приехав в город, мог отдать металл в чеканку, но на практике они обычно продавали чушки немногочисленным посредникам, которые занимались тем, что угощали, обхаживали и подкупали служащих Монетного двора. Их трудно было отыскать среди многочисленных, пышно разряженных домочадцев, но наконец Джек увидел, что один из коммерсантов смотрит на него в подзорную трубу. Тот как раз узнал Джека, опустил трубу и что-то сказал сидящему рядом юноше. Для церковников Мехико Джек, Мойше и Эдмунд де Ат были чужеземцы-еретики, но все, связанные с Монетным двором, видели в них торговцев ртутью, которые, уменьшая или увеличивая её поступление на рынок, могут влиять на поток пиастров.
Сейчас они ничуть не походили на ртутных воротил. На каждом был высокий шутовской колпак и желтый балахон с красными андреевскими крестами – санбенито. Будь санбенито разрисованы чертями, ангелами и языками пламени, это означало бы, что приговорённых сегодня вечером сожгут за городом на костре. Красный андреевский крест значил всего лишь, что осуждённый – раскаявшийся богохульник и следующие несколько лет обязан будет, выходя из дома, надевать позорное облачение. Джек всегда был равнодушен к одежде, но сейчас знал, что сегодняшний наряд важен не только для него самого, но и для всех, кто связан с Монетным двором, то есть для всех в Мехико, за исключением бедной Инквизиции, которая управлялась из Рима и не могла запустить лапу в серебряную реку, разве что арестовать и потрясти таких, как Мойше или он. То, что на них красные андреевские кресты, вероятно, в этот самый миг как-то влияло на местный рынок серебра. Когда-нибудь новость достигнет Амстердама; следующие полчаса Джек пребывал в раздумьях о синеглазой женщине в кофейне на площади Дам, которая услышит о далёких событиях и свяжет их с бродягой, своим мимолётным знакомым в ушедшей молодости.
Он знал, что Джимми и Дэнни в городе, иначе его санбенито украшали бы языки пламени. На то, чтобы разыскать их в толпе, ушёл целый час – не такое уж долгое время, потому что аутодафе было рассчитано на весь день. По одной стороне площади тянулись трибуны (их сооружали два месяца), и все на этих трибунах – будь то архиепископ у центрального алтаря или жёны монетчиков в лучших платьях – блистали великолепием. Однако чем дальше от архиепископа, тем менее яркими становились наряды, так что переход к простолюдинам в некрашеной домотканой одежде был практически незаметен. Дальше цвета становились всё более тускло-бурыми и наконец сливались с грубыми каменными стенами домов. В одном из таких мест Джек различил трёх мужчин: двух загорелых и одного чёрного, держащих под уздцы осликов. Лица всех троих скрывала тень от сомбреро, но Джек узнал бы их и по одним осликам, покрытым коркой жёлтой дорожной пыли. На осликах были маленькие седельные сумы из прочной кожи, исцарапанные кактусовыми иглами, – в таких возят с рудников серебро. Сейчас они не оттопыривались, а болтались. Их содержимое перешло в подвалы Инквизиции и теперь лежало рядом с кипами документов, в которых перечислялись все ереси Нового Света, включая воображаемые.
Церемония шла на латыни. Не будь сейчас декабрь – половину присутствующих хватил бы солнечный удар. В начале пятого часа Джек заметил, что Мойше мурлычет себе под нос. Это было настолько неожиданно и ни с чем не сообразно, что Джек чуть не наклонился к Мойше, но
Аутодафе закончилось вскоре после заката, и публика разделилась: монахи и монахини разноцветными процессиями двинулись прочь, а бедняки устроили хлебный бунт. Зрелище, вероятно, было занятное, но только не для Джека. Он, Мойше и Эдмунд де Ат, разыскав Джимми, Дэнни и Томбу, двинулись из города.
Когда наконец стало можно говорить, Джек повернулся к Мойше:
– Никогда ещё еврей не был так весел на аутодафе. Ты что, жевал перуанские листья, которые так любят испанцы?
– Нет, я смотрел на садящееся солнце и размышлял об астрологии. Во-первых, самый короткий день в Северном полушарии – самый длинный в Южном. И то, и другое нам на руку. Здесь ранний заход сократил церемонию на час-два, к тому же она прошла не на жаре. На Огненной же земле сейчас самое тёплое время года, а дни – невероятно длинные. Если ван Крюйк своё дело знает (в чём я нисколько не сомневаюсь), он примерно сейчас входит в Магелланов пролив. Что возвращает нас ко второму моему наблюдению, а именно: скоро Новый год. Второй год восемнадцатого века. Ван Крюйк, с Божьей помощью, в честь праздника обогнёт мыс Горн, а я сменю треклятое санбенито на пончо, дурацкий колпак – на сомбреро и уеду на север, где Инквизиция меня не достанет. Это век Просвещения, я чувствую!
– Ну точно, ты жевал перуанские листья, – заключил Джек.
Остановились в гостинице, где башмаки и сёдла надо было подвешивать к потолку, чтобы их не унесли и не съели крысы, тем не менее ночлег стоил безбожно дорого. Выехали до рассвета и, миновав вонючие пригороды, населённые преимущественно бродягами, двинулись на север через долину. Эдмунду де Ату дорога была интереснее, чем остальным, не раз бывавшим в этих краях. Бельгиец молча трясся на осле, оглядывая болотистую равнину с остатками ирригационных сооружений и разноцветными минеральными источниками. Над плантациями какао и ванили понимались кричаще-безвкусные церкви и монастыри, выстроенные сказочно разбогатевшими в этих краях испанцами. Некоторые были почти до основания разрушены ворами и бродягами, которых здесь было куда больше.
Криптоиудеи ещё раньше распознали в Мойше прирождённого вожака и теперь целою толпой в санбенито и колпаках следовали за ним. Путь лежал через необычные скопления негров и филиппинцев, по лужам застывшей лавы, меж исходящих дымом и паром сахарных заводов. На берегах рек заключали сложные сделки с полуголыми татуированными индейцами, и те переправляли их на плотах из досок, уложенных поверх наполненных воздухом калебасок, пока другие индейцы на спине переносили через брод ослов. Посёлки старались огибать или проезжали как можно быстрее; здесь почти всё население составляли креолы (родившиеся в Новой Испании полукровки), люто ненавидевшие белых. Креольские мальчишки швыряли бы в путников камнями, даже не будь на них санбенито.
Надо было поскорее выбираться из обжитых краёв, поэтому Джек, Мойше, Джимми, Дэнни и Томба не давали де Ату глазеть по сторонам, а гнали вперёд. Останавливались только ради еды, когда замечали миниатюрного оленя на опушке или индюков на дереве. Тогда – звук выстрелов, дым, кровь и потроха на обочине.
– На ваш выкуп ушло целое состояние, – заметил Дэнни. – По счастью, у нас оно было не одно.
– Вы заключали новые сделки или только совершали поставки по старым? – озабоченно спросил Мойше.
– Мы продали всю ртуть по шесть пенсов за тонну, а выручку потратили на виски и девок, – резко отвечал Джимми.
Мили две ехали в молчании. Затем Мойше терпеливо начал новый заход:
– Я по-прежнему владею частью ртути, поэтому имею право знать, сколько продано, сколько ждёт доставки и сколько осталось.
– До нашего появления люди испанского короля драли с владельцев рудников по триста пиастров за английский центнер ртути, – напомнил Дэнни. – Когда мы начали продавать за двести, они сбросили цену до ста, что ближе к нормальной рыночной. К тому времени как вас с отцом арестовала Инквизиция, мы временно остановили продажи в надежде, что цена подрастёт.