Смешилка — это я!
Шрифт:
Неожиданно я заметила, что, когда папа выходил, чтобы впиться глазами в телеэкран, маме то, что в нее впивался глазами глава фирмы, нравиться переставало. Значит, для нее имело значение не ухаживание гостя, а чтобы папа его наблюдал. Двадцать лет супружеской жизни, выходит, не охладили маминых чувств. Она хотела, чтобы папа ее ревновал… Как я хочу, чтобы меня ревновал старшеклассник!.. О, как я ее понимала!
Но папа ревностью не болел — он болел за исход футбольного матча.
Мама бывает недовольна, когда я замечаю то, чего замечать в моем возрасте, по ее мнению, не положено. Но я же не могу себе приказать: «Не наблюдай! Не
Я, к примеру, приметила, что в папином присутствии мама хохотала над анекдотами и иными заученными, отработанными россказнями нашего гостя, а в папином отсутствии не удостаивала их даже улыбками. Догадка моя подтверждалась: она возбуждала папину ревность. Но гость не был так догадлив, как я.
Меж тем он поведал, как рвутся к нему, адвокату, за спасением клиенты и как доблестно он их избавляет от наказаний. «В тех случаях, разумеется, когда они не виноваты» (в отличие от других адвокатов, кои защищают кого попало!).
Мой потрясающий план, который вот-вот раскрою, все укреплялся и укреплялся…
Гость с печалью посетовал на то, что ему злобно завидуют владельцы других адвокатских фирм. Но завидуют безнадежно!
Маме надлежало быть наповал сраженной. Про надобность в моем громком имени глава фирмы, повторюсь, ни словом не обмолвился: он ни в чьей помощи не нуждался. Как преображает и изменяет мужчину присутствие нравящейся ему женщины! Вращаясь в качестве звезды среди взрослых и вникая в их нравы, я усекла и эту особенность.
В связи с тем, что происходило во время обеда, мне требовалось предпринять нечто чрезвычайное. Используя свою основную способность… То есть умение воспроизводить чужие характеры, поступки. И голоса… Последнее — воссоздавать голоса! — я сочла самым эффективным в такой ситуации.
Тогда и родился мой дерзкий замысел, о котором я уже дважды упомянула… Во имя папы и спокойствия в нашем доме я изготовилась ответить на устаревшее оружие гостя своим изобретенным в тот день оружием!
Опасность нередко подстегивает людей к действиям опрометчивым, неразумным. Мне же она подсказывала поступки спасительные.
Глава фирмы раздал всем членам нашей семьи свои визитки: папе, бабуле и мне — обыкновенные, а маме — карточку изысканную, нарядную: бумага была атласная, а буквы золотые и витиеватые. Но я-то, согласно замыслу, нуждалась только в номере его телефона!
Для меня было привычно вживаться в голоса тех, кого я изображала. Какой же образ, характер без своего голоса! Что касается мамы, то я давно вжилась в ее манеру меня отчитывать. И это должно было пригодиться… Для торжества моего бесстрашного плана!
— Все получилось удачно… — полувопросительно подвела итог мама, когда за гостем наконец захлопнулась дверь.
— Ничего удачного не заметила, — возразила я. — Он слишком тебя заманивал.
— Куда?!
— На работу, — ответила я. А про себя подумала, что он заманивал ее в сети.
И дальше я — чего никогда не случалось! — позволила себе отчитывать маму почти так, как отчитывала меня она. Или как Онегин отчитывал Татьяну в ответ на ее необдуманное любовное признание.
Бабуля крепко связала меня с русской литературой, а та в свою очередь — примерами на все случаи жизни.
Тон мой был таким строгим, что мама притихла. Не подозревая, что я репетирую… Бабуля же поняла, что я маму воссоздаю.
Вечером мама пришла в мою спальню прежней, такой, как обычно, — нравиться мне ей было необязательно. Склонившись привычно над моей постелью, она прошептала:
— Правильно ли я делаю, отдаляясь от дома?
— А разве ты собралась отдаляться?! — с преувеличенным испугом спросила я.
Она прощальным поцелуем прикоснулась ко мне. Это был поцелуй виноватости. Но и верности, потому что она прощалась со мной все-таки лишь до утра.
Тут я набралась храбрости:
— Будь с этим хозяином фирмы поофициальней, похолоднее. А то он возомнит невесть что! Я тебе советую как дочь… и как женщина.
— Как кто?
— А ты кого видишь во мне? Мужчину?
От растерянности мама ничего не ответила.
Поплотней укрывшись одеялом, я почти до рассвета не выныривала наружу — продолжала свою репетицию… К утру я уже чуть не запамятовала собственный голос — и заговорила с бабулей так, что она удивилась:
— Ты собираешься и сегодня изображать маму?
— Собираюсь не просто изображать ее, а…
Одним словом, в полдень я позвонила в адвокатскую фирму и попросила к телефону ее главу.
— Кто его просит?
Я назвала мамины имя и фамилию.
Вчерашний гость буквально через секунду оказался в трубке. Он, подозреваю, тоже не спал всю ночь, ожидая мамину реакцию на его атаку. А я как раз и собиралась маминым голосом ту реакцию проявить.
— Слушаю вас! Слушаю… Я с вами! — чуть ли не задыхаясь, проговорил он.
Это самое «я с вами!» прозвучало как-то двусмысленно. И потому к тексту, который был придуман и выучен, я добавила несколько первых фраз:
— Вы мне сказали: «Я с вами!» Надеюсь, это касается лишь телефонной трубки… Потому что «я с вами» буду только в качестве сотрудницы фирмы. И исключительно в том случае, если вы внимательно выслушаете меня. И запомните все, что я вам скажу. Или, вернее, выскажу!
— Не пророню ни звука, — растерянно пообещал он.
— Так вот… Вчера в присутствии моей несовершеннолетней любимой дочери, не менее любимого мужа и моей матери (между прочим, чистокровной дворянки!) я не позволила себе выразить того, что переполняло меня. А вы, наоборот, позволили себе много непозволительного… Почему меня и одолевало чувство нравственного протеста! Против ваших заигрываний и бестактных намеков. Вы создали атмосферу, в которой детям до шестнадцати лет находиться запрещено. А дочери моей всего тринадцать… с половиной. Законы гостеприимства вынуждали меня делать вид, что я вами довольна. Не вздумайте вообразить, что это было хоть в малой степени искренне! Верю, что подобное больше не повторится. Не вторгнется в наши с вами предстоящие — исключительно деловые, служебные — отношения. А для каких-либо других отношений мной всегда включен красный свет! Поскольку зеленый — до конца моих дней — включен для моего мужа и отца нашей с ним знаменитой дочери. Ее имя, кстати, накладывает на нас обоих повышенные нравственные обязательства. Пусть оно, ее имя, как вы хотели, повысит рейтинг вашей адвокатской фирмы. Но иных подарков до конца моих дней не ждите! — Зачем-то я напирала на конец маминых дней… которого и вообразить себе не могла. — Договоримся, что этот разговор не будет иметь продолжения. Ибо вы для его продолжения не дадите ни малейшего повода. Мы ни разу не вспомним, что такой разговор состоялся! Если же вы попробуете кому-нибудь когда-нибудь — и мне самой! — о нем заикнуться, я тотчас и безоговорочно вашу фирму покину!