Смейся, паяц!
Шрифт:
Откликнулись прежние любовницы, помимо Милочки и Зоси. Со всеми ими я встречался попеременно, навёрстывая упущенное. Всё это возымело своё действие и повлияло на моё решение остаться в Киеве, несмотря на ежедневные письма Лики, в которых она подробно рассказывала обо всех событиях в Алма-Ате, о том, как она скучает и весь день разговаривает с моей фотографией, а по ночам спит с ней, положив её рядом на подушку.
Я по сей день благодарен Алма-Ате за то, что она так тепло приняла меня, вернула мне веру в свои силы и возможности, показала, что я нужен и востребован, вдохнула новый заряд энергии для движения вперёд. Кроме того, именно там я познакомился с государственной
Я часто потом задавал себе вопрос: почему? Ведь мне с ней было так хорошо, и она была бы верной и любящей женой?.. И только повзрослев и помудрев, я понял одну извечную истину: у каждого мужчины в жизни была Женщина, на которой он не женился В Алма-Ате мне больше побывать так и не пришлось. Постель так и осталась на память обо мне хозяйке моей незабываемой квартиры. И, как впоследствии резюмировала моя жена Майя: «Теперь тебя с Алма-Атой связывает только постель».
МОЙ ДО ГРОБА – РОБА
Через некоторое время я познакомился с молодым литератором Робертом Виккерсом, который тоже писал репертуар для эстрады. Он предложил мне работать вместе. Я решил попробовать и согласился. Незадолго до этого главный режиссёр Львовского театра кукол Антонина Мацкевич просила меня написать пьесу о школьниках. Меня всё время привлекала драматургия, поэтому и для эстрады я писал, в основном, сценки, интермедии, мини-пьесы. Мои монологи привлекали артистов не репризами, а смешными характерами, диалогами, неожиданными поворотами сюжета.
Я уже обдумывал будущую пьесу и предложил Роберту присоединиться к этой работе, чтобы проверить, получается ли у нас соавторство. Пьесу мы написали очень быстро, легко и весело. Называлась она «МУРЗ-555» МУРЗ – означало: Машина, Умеющая Решать Задачки, а 555 – это три Пятёрки. Один экземпляр мы отправили во Львов Мацкевич, второй – в Одесский кукольный театр, который считался очень хорошим. Мы там никого не знали, поэтому послали просто «на деревню дедушке».
Мацкевич сразу позвонила, сказала, что пьеса ей понравилась, она её будет ставить, но чуть позже. А пока предложила мне подключиться к инсценировке сценария «Полёт на Луну», который у неё уже стоит в плане. Когда же я недели через три позвонил в Одессу, чтоб узнать, получили ли пьесу, то услышал, что они её уже ставят.
Итак, первая совместная работа была успешной, что вдохновило нас на продолжение соавторства. Мы проработали вместе почти десять лет, написали много рассказов, пьес, сценариев для кино и телевидения, не говоря о большом количестве работ для эстрады, в том числе четыре театрализованных обозрения для Тарапуньки и Штепселя (народных артистов Украины Юрия Тимошенко и Ефима Березина). Совместная работа с Робертом Виккерсом – это большая часть моей жизни, поэтому я расскажу о нём поподробней.
Отец Роберта во время Гражданской войны был пулемётчиком. На пулемёте стояло название оружейной фирмы: «Виккерс» и отец взял себе эту фамилию. Роберт был маленького роста, немножко сутулый и худой – по худобе он мог конкурировать даже с Илюшей Хачиком, весил, наверное, килограмм сорок, причём, более половины веса приходилось на его густую, огромную шевелюру, если её сбрить – он мог бы легко отталкиваться от земли и взлетать. При этом, он обожал огромных, толстых женщин. Когда мы познакомились, он был женат на Гале, которая была выше его ростом раза в полтора и весила раза в три больше. Она была астрономом, работала в обсерватории под Киевом, ей приходилось вставать чуть свет и больше часа добираться на двух автобусах.
– Мы решили купить мотороллер, – как-то сообщил мне Роберт, – я буду по утрам отвозить Галю на работу.
– А Галя сможет научиться сама ездить? – спросил я.
– Никогда. Она боится.
– Тогда бессмысленно его покупать.
– Это почему? – удивился Роберт. – Водить буду я.
– Если ты будешь водить, а Галя сидеть сзади, то мотороллер встанет на дыбы.
Посмеялись. Но, очевидно, я заронил в них сомнение, потому что разговоры о покупке мотороллера прекратились.
Талантливый, эрудированный Роберт обладал ещё и аналитическим умом. Он был прекрасным критиком, что часто мешало ему как писателю: Виккерс-писатель только начинал радостно фантазировать, Виккерс-критик тут же мрачно останавливал его: не так, не туда, неправильно!.. Мрачность, ворчливость, неприветливость – всё это было внешним проявлением его характера. А под этой маской скрывался добрый, остроумный, жизнелюбивый и доброжелательный человек. Когда меня когда-то спросили: «Какие качества в мужчинах вам неприятны?», я ответил: «Глупость и скупость». Так вот Роберт был умным и щедрым человеком: за годы нашего содружества через наши руки прошло много денег, но никогда, ни разу, у нас не возникали «финансовые» конфликты, мы очень доверяли друг другу.
У Роберта был один крупный недостаток, даже точнее, не недостаток, а беда: его, большого, незаурядного человека, растили маленьким и обычным. Поэтому он всё время сомневался в себе, был робок и нерешителен, входил бочком, садился на краешек стула. Когда на художественных советах он читал наши произведения и раздавался хохот, Роберт с искренним удивлением смотрел на смеющихся и пожимал плечами, мол, что тут смешного – естественно, хохот прекращался. Наш друг, прекрасный танцор и балетмейстер, Борис Каменькович, называл его убийцей собственных произведений. В дальнейшем, на всех худсоветах я сам сдавал нашу продукцию и просил Роберта не присутствовать, чтобы своим мрачным видом не глушить реакцию слушателей.
Однажды в Киеве гастролировали Мария Миронова и Александр Менакер – суперзвёзды того времени. Нам устроили с ними встречу, мы очень хорошо пообщались и дали им для знакомства несколько наших миниатюр. Когда мы вышли, Роберт набросился на меня:
– Как ты с ними разговаривал! Как с равными! А это же Миронова и Менакер!
– Через год, – ответил я, – они будут нас искать и просить, чтобы мы с ними сотрудничали. Они ещё об этом не знают, а я – знаю, поэтому разговариваю, как с партнёрами, глядя на год вперёд. И, пожалуйста, прекрати балансировать своей худой попой на краюшке стула, иначе на такие встречи я буду ходить один.
Мы очень тяжело притирались друг к другу, потому что были двумя противоположностями, во всём, и в образе жизни, и в творчестве. Я писал быстро, радостно, и был в восторге от того, что сделал. Назавтра перечитывал, приходил в ужас и вымарывал половину. Но в оставшейся половине просвечивалась моя радость и влюблённость. Роберт же, наоборот, писал медленно и мучительно, сомневаясь, критикуя и ругая написанное. Это же происходило и в нашей совместной работе. Стоило мне начать восторженно фантазировать, он мрачно прерывал меня: