Смеющийся Пеликен
Шрифт:
— У вас тоже есть сказания? — удивился Черный Шаман, — Вот бы послушать!
— Если услышишь наши сказания, тут же в камень превратишься от ужаса, — сверкнул глазами Кумак. — Но одно тебе сейчас поведаю.
— Сказано было нам, что хозяин тундры Пеликен однажды заплачет или засмеется.
Если заплачет он, то все люди потеряют надежду и станут нашей добычей, если засмеется, люди перестанут бояться рэккенов и заживут привольной радостной жизнью. Вот почему так испугался я, когда увидел улыбку на лице Пеликена. А изобразил эту
— Ты ведь сам отдавал Пеликена разным племенам, — упрекнул его Черный Шаман.
— Хмурого Пеликена! — воскликнул Кумак. — Хмурого, недовольного и унылого! Такой Пеликен нам не страшен. Люди смотрят на унылого Пеликена, и в души их закрадывается безнадежность и отчаяние! И чем больше будет хмурых Пеликенов, тем лучше станем жить мы, рэккены. Ведь не зря сказал когда-то людям Сверху Сидящий: рэккенов не бойтесь, тогда живы будете. А уныние и боязнь рядом живут. Вот почему солнце постоянно прячем, чтобы люди еще больше боялись.
Кумак торопливо оглянулся и понизил голос:
— Как только перестанут бояться люди, рэккенам конец придет! И тебе, Черному Шаману, тоже конец придет. И Белому…
Даже Белому Шаману? Но ничего плохого не делает он!
— Он отнимает у людей уверенность, так же как и ты. Когда появится у людей уверенность, то не нужны будут шаманы, важные люди, силачи, исчезнут насилие и несправедливость. Даже оружие исчезнет — не нужно оно тому, кто ничего не боится!
— Оружие дал людям Сверху Сидящий!
— Он для того дал, чтобы люди не боялись. Но с оружием люди стали бояться еще больше, хотя оно могло бы и защитить их…
Долго молчал Черный Шаман. Потом спросил тихо:
— Что же делать нам.?
— Нужно бег Айвана остановить, — оживился Кумак. Покорность хозяина понравилась ему. — Он сейчас к селению врагов идет. Может, они убьют его, а может, и нет.
— Почему сами не расправитесь с ним?
— Охраняет его сильный амулет. Правда, силы своей Айван еще не знает. Этим и воспользуемся… А если не удастся…
— Что тогда? — насторожился Черный Шаман.
— Придется делать Камыснапа!
Даже Черный Шаман, привыкший ко всяким мерзостям рэккенов, содрогнулся.
Камыснап, воплощение темного ужаса подземного мира! Даже подумать о нем страшно, не то что видеть его!
Спросил торопливо:
— Неужели мне придется делать?
Кумак ответил неумолимо:
— Только человек может его сделать, рэккены не смеют прикасаться к нему. Сам знаешь. Твоя помощь понадобится.
— Нет, нет! — охваченный страхом, воскликнул Черный Шаман, — Пока не готов к этому… Попробуйте что-нибудь другое…
— Что? — острое лицо Кумака искривила злобная гримаса.
— Покажи ему Яри!
Яри-половинка. Синаневт метнула нож… Медведи в упряжке
Долго ли, коротко ли ехал Айван, он не знал. Холмы сменялись долинами, скалы —
Айван рад был бы любому человеку, но среди сугробов время от времени появлялись только косматые головы рэккенов с горящими глазами. Иногда они выныривали очень близко, дразня собак, которые уже давно не боялись их и со злобным лаем пускались в погоню, словно перед ними были проказливые песцы.
Однажды такая погоня привела Айвана к береговым холмам. Он встревожился: нарта отклонялась в сторону от дующего навстречу хиуса, а собаки никак не могли догнать рэккена, хотя рычали от ярости и выбивались из сил.
Айван не садился на нарту, а бежал рядом на коротких лыжах- вороньих лапках.
Научил его этому дедушка Ненек, который и в старости не знал себе равных в беге на таких лыжах. И теперь юноша не отставал от нарты, летящей по нетронутому снегу.
Долго продолжалась погоня. В конце концов юноша заподозрил неладное: куда-то упорно ведет его рэккен. Тундру освещал белый свет месяца. На сугробах вспыхивал синеватый отблеск. Рэккен пересекал их, не оставляя следа. Туловище его двигалось под снегом так же привычно, как рыба под водой.
Вдруг Айван заметил, что голова остановилась, и красные пылающие глаза уставились на него. Юноша сорвал со спины лук, и тонкая стрела, не знающая промаха, запела в морозном воздухе. Пока голова двигалась, он не стрелял — не умел попадать в движущееся, ведь не упражнялся в стрельбе по живому. Но в любое неподвижное пятнышко всегда попадал, даже если оно было не больше ногтя и находилось на расстоянии многих шагов.
Стрела вонзилась бы точно между глаз рэккена, но за мгновение до этого он под снег ушел.
Айван побежал и со злостью выдернул стрелу.
Когда собаки устали и замедлили бег, он решил остановиться и передохнуть.
Огляделся, выбирая место. Смутно белели во мраке снежные холмы. На миг показалось, что остался один во всем мире. Собаки сидели на снегу, тяжело дыша, из раскрытых пастей шел пар, глаза поблескивали.
И тут он услышал приятный, проникающий в душу свист. Обернулся, увидел черневший в высоком холме вход в землянку. Рядом стояла тоненькая фигурка в расшитой праздничной одежде. Девушка!
Такие землянки строили некоторые береговые жители. «Значит, к береговым попал я, — подумал Айван, и его охватила досада: — Как не заметил черневший на снегу вход? Чуть селение не проехал…»
Но других отверстий не было видно. Может, они дальше, за мыском? Однако раздумывать некогда, правила гостеприимства требовали, чтобы он вошел сначала в землянку, куда приглашают.
Собаки неистово лаяли и рвались к девушке. «Почему так странно ведут себя?» — мелькнула мысль. Но он слишком устал и промерз, чтобы долго над чем-то задумываться.