Smile.jpg

Ветер бил по крыше сторожки большой еловой веткой, стучался в стекло и выдувал остатки тепла сквозь бревенчатые стены. Дымов не хотел топить, да и поздно было, но по такой погоде к утру пол покрылся бы инеем.

Наконец-то кончились эти бесконечные новогодние праздники, наконец-то уехали хозяева дачи. И их скандальные непросыхающие друзья, и дети-разбойники с барскими замашками, и лысая собачка хозяйки Жульетта, которой холодно при двадцати пяти градусах тепла и жарко при двадцати семи – именно в этом промежутке Дымову предписывалось поддерживать температуру в доме. Кончились

нескончаемые фейерверки, убрались со двора три машины, такие дорогие, что мимо них страшно проходить – вдруг заденешь и поцарапаешь… Дымов наконец-то выключил богатую иллюминацию, которая мигала ночи напролет и не давала уснуть. Наконец-то выпустил собак во двор не в четыре утра, а в девять вечера, – он привык вставать рано, ночная жизнь была ему непонятна и мучительна.

Впрочем, спать Дымов не собирался – до первого экзамена оставалось всего полторы недели, а он сделал не все контрольные и написал не все рефераты. Днем модем работал совсем хило, приходилось сидеть ночами.

Лес за забором хмуро шумел, вековые ели гнулись под напором ветра и широко размахивали ветвями. Собаки, заслышавшие хлопок двери, подбежали к Дымову, виляя обрубками хвостов и преданно заглядывая в глаза. Хозяин считал их агрессивными и неуправляемыми, но к Дымову они были неизменно благосклонны, словно чувствовали профессиональное родство. Он выдал обоим по куску ливерной колбасы, после чего они с особенным рвением бросились облаивать забор со стороны шумного леса.

Дымов любил собак. И к волкодавам успел привязаться – может, для кого-то они и были свирепыми и опасными, но с ним вели себя как обычные собаки. И поиграть любили, и попрошайничали, и радовались его выходу во двор.

Он набрал охапку дров и вернулся в сторожку, плотно захлопнув двери. И сразу же, стоило только переступить порог, ему почудилось, что в его отсутствие что-то изменилось. Он свалил дрова перед печкой и огляделся. Ничего здесь измениться не могло, даже смотреть не стоило. Он и не запирался никогда – мимо собак мышь не проскочит, да и смешно как-то охраннику запираться. Но ощущение не проходило, и Дымов, вешая ватник на гвоздь, почему-то оглянулся…

Это из-за ветра… И ветка по крыше стучит… И холодно еще, неуютно.

Дымов присел на низкий табурет перед печкой, собираясь выгребать золу. Вообще-то его считали человеком нечувствительным, бесстрастным, а в армии прозвали «горячим финским парнем», из-за его всегдашней невозмутимости и неторопливости, хотя родство с финнами Дымов имел весьма отдаленное, его предки были поморами. Он легко переносил одиночество и даже предпочитал его шуму и суете, обязательно сопровождавшим присутствие других людей. И, конечно, не боялся ночевать в сторожке один, и не думал бы об этом, если бы слишком часто не слышал вопроса, не страшно ли ему, когда все уезжают. Спрашивали обычно женщины. И сегодня спросили тоже – дети, двое сыновей хозяина и гостившая в доме девочка. Сперва они подглядывали, как Дымов чистит дорожки, и шептались, а потом старший, Кирилл, подошел и с очень хитрым видом спросил:

– Вадик, а ты совсем не боишься тут один ночевать?

– Совсем, – ответил Дымов не разгибаясь.

– Да нет, я не про бандитов. С ружьем чего бояться…

У Дымова не было лицензии частного охранника, но хозяин сделал ему охотничью лицензию и купил неплохой карабин. С тех пор мальчишек как магнитом тянуло в сторожку – посмотреть ружье. Дымова же раздражало вторжение на его территорию – единственное место,

где он мог на время укрыться от суеты и назойливости гостей и хозяев. Впрочем, он никогда не забывал, что ни сторожка, ни ружье ему не принадлежат.

– Я про другое… – продолжил Кирилл, не дождавшись от Дымова ответа. – Я про призраков там… Про вампиров… Кого из ружья убить нельзя.

– Нет, вампиров я тоже не боюсь.

– Совсем? Нисколечко?

– Нисколечко.

– Слушай, – помолчав, сказал Кирилл, – а можно мы тогда у тебя в сторожке одну картинку повесим? Нам очень надо.

Дымов поморщился. Еще он любил чистоту, а дети шлепали по половикам в сапогах, даже не вытирали ноги у входа.

– Повесьте, раз надо.

Что-то про картинку он уже слышал в этот день, родители девочки ругались с хозяевами. Детей утром нашли спящими в одной кровати на троих и расценили это как проявление сексуальности, хотя все трое уверяли, что им просто было страшно из-за картинки. Дымов не прислушивался нарочно, но родители орали на весь дом, когда он возился с насосом. За хлопотным отъездом о картинке он успел забыть.

Пушистая зола с мягким стуком падала в жестяной поддон, взвиваясь облачками белой пыли. Дымов снова почувствовал навязчивое желание оглядеться – и тут понял, что изменилось: не работало радио. Когда он выходил за дровами, приемник потихоньку что-то наигрывал. Он не стал подниматься: неторопливо нарвал бересты с полешек, уложил в топке дрова, подмел мусор и, только когда растопил печку, подошел к приемнику и пошевелил вилку в розетке. Музыка заиграла снова, но стоило отпустить руку, приемник замолчал. Ничего удивительного – вилка была ненадежная, разболтанная. Дымов слегка погнул ей рожки, и приемник стал работать лучше прежнего.

В печке загудел огонь, зашумела вода в чайнике, и непогода за окном перестала тревожить, даже наоборот, добавила вечеру уюта и покоя. Дымов поужинал вермишелью с сосисками и, чтобы не уснуть за ноутбуком, выпил чашку крепкого кофе.

Письменного стола в сторожке не предусматривалось, только небольшой кухонный, и Дымов, приученный не работать там же, где ест, просто пересел на другую его сторону, лицом к стене со старым потрескавшимся зеркалом.

Вот тогда он и увидел «картинку», которую дети повесили ему на стену. В зеркале. И даже усмехнулся про себя: smile dog, «смертельный файл» – знаменитая на весь Интернет улыбка хаски, он видел ее еще в армии и уже тогда посмеивался над теми, кто забивает себе голову подобной ерундой. Но детям простительно. Спастись от хаски можно, только распространяя ее портрет среди других людей, вот они и «распространили».

– По-моему, все это полная чушь. Я вообще не вижу смысла в этой проверке. – Человек в синем свитере ритмично постукивал карандашом по столу, рассматривая изображение с веб-камеры.

– Я так и сказал твоему начальству. Мне ответили: «Береженого бог бережет».

– Я думаю, два-три случая еще отследят, и если никаких эксцессов не будет, плюнут.

– А если будет? – настороженно спросил его собеседник.

– А если будет, то и проверять начнут по-другому, как следует. Хотя по мне, нечего там проверять… Знаю я все про эти смертельные файлы. Детский сад,

– ответил человек в синем свитере.

– Это из-за того японского мультика, который приступы эпилепсии вызывал. Тогда поначалу тоже никто не верил, что это по-настоящему опасно, смеялись только. Теперь на воду дуют.

Человек в свитере помолчал и продолжил:

– Хороший испытуемый попался… Уравновешенный, флегматичный и, похоже, без особенного воображения.

– Не обольщайся. Этот тип людей внушению как раз очень подвержен. В толпе цыганки выбирают именно таких.

– Не думаю, что этот Вадик хоть чем-то похож на рефлексирующего эмобоя. А то ударился бы в истерику, и доказывай потом, что это самовнушение.