Смоленская Русь. Княжич 1
Шрифт:
Масло в этот костёр пренебрежения хорошо добавляли наезжающие в Гнёздово дружинники, во главе с самим князем. Больше полугода они тоже, лишь кривили губы, с плохо скрываемым презрением разглядывали моих пехотинцев. Сквозь призму своего высокомерия, в моих бойцах они видели лишь смердов, сжимающих в руках тупые палки, натягивающих слабые «детские луки» и одетых в залепленную грязью одежду. Согласен, со стороны такая "панцирная" пехота мало на кого могла произвести хорошее впечатление. Но внимательным людям, дружащим со своей головой, стоило лишь приглядеться, как им открывалась скрытая от глаз простого обывателя картина. Лишь профессионалы с большой буквы могли заметить, под неряшливыми хламидами, великолепную управляемость и слаженность новых войск, во всём послушную воли своих командиров. И,
В общем, до первых настоящих боестолкновений, скептиков в стане пехотных командиров хватало с избытком все эти годы. Правда, их пропорция постоянно снижалась. Особенно заметно это произошло, когда стали практиковаться учебные конные атаки на выстроенные батальоны. После одного такого знаменательного дня, дружинники изумлённо смотрели друг на друга, не веря в произошедшее, когда все их попытки прорваться и разметать строй безнадёжно разбивались об выстроенную перед ними стену щитов. В тот день был нанесён сокрушительный удар по мировоззрению очень многих заядлых скептиков. Но окончательно их сомнения смогла развеять только война.
Но до того показательного учебного боя с конницей князя оставалось ещё больше года. Сейчас же, мне лишь остается, стиснув зубы, так как что–то доказывать взрослым, многоопытным ратным мужам – гиблое и бесперспективное дело, и тихой сапой заниматься селекционной работой среди самого командного состава. Тех немногих дружинников, кто сумел по достоинству оценить мои инновации в военном деле, я примечал, повышал их в званиях, посредством Изяслава Мстиславича. Он–то представлял, к чему я стремлюсь, и чего следует ожидать Я ему, в частых разговорах на эту тему, в красках расписал, что именно хочу выстроить из пехотинцев. Обрисовал все открывающиеся после этого перспективы и широкие возможности. Поэтому князь сам палки в колёса мне не вставлял и другим не позволял, за что я ему был искренне благодарен.
Но что делать с остальными командирами–скептиками я не знал. Пришёл лишь к единственному безотказному мнению, что "война план покажет". Хоть командиры и не верят в своих подчинённых, но особо этим своим мнением не бравируют, лямку свою тянут, приказы и мои "закидоны" слишком яро не оспаривают – и то ладно, и то хлеб! Раскидываться даже такими сомнительными, во всех смыслах слова, кадрами не стоит. Хорошие «офицеры» тоже на дороге не валяются и под деревьями не растут. И среди рекрутов стали проявляться самородки, повышаемые в званиях до звеньевых, десятников и взводных. Во все времена и во всех армиях мира в опытном младшем командном составе всегда существовала и существует острая потребность. Это – тот самый костяк, на котором держится любая армия. Ну, а то, что им слегка не хватает опыта – не беда, дело наживное!
С установлением на Днепре ледостава, к "лапотным" войскам княжича, стало проявлять интереc, впрочем быстро угасший, смоленское боярство. Начавшие было приезжать на "смотрины" новых войск бояре сразу получали "от ворот поворот". К подобному необходительному отношению в Гнёздово к их персонам они, правда, стали привыкать ещё с минувшего лета. Так как все кирпичные, а особенно химпроизводства, были закрыты для посещения посторонними лицами без каких–либо исключений. А ведь когда–то, желающих поглазеть, да побродить среди цехов, было навалом! Аналогичный облом любопытных бояр поджидал и в случае пехотных батальонов.
Мало того, что казармы располагались на отшибе и с одной из сторон прикрытые сосновым бором, так ещё они были выстроены таким образом, что образовывали внутренний не просматриваемый двор (плац). И зимой именно на плацу, большую часть времени, проводили пехотинцы, отрабатывая перестроения и различные приёмы владения оружием. Единственное, что бояре и их соглядатаи могли усмотреть – так это, разве, что походы пехотных батальонов по окрестным лесам и полям. Но одетые в "крестьянском стиле" пехотинцы, вооружённые учебным оружием, просто по определению, не могли произвести на постороннего наблюдателя положительного впечатления.
Поэтому, неудивительно, что к военным забавам княжича бояре охладели очень быстро. Они, в массе своей,
Самые умные и дальновидные бояре насторожились лишь спустя полгода, когда металлургический завод начал поставлять свою продукцию военного назначения. Благодаря этому обстоятельству, стало возможным начать вооружать пехоту, уже во многом подготовленную как физически, так и тактически, положенным ей по штату вооружением и обмундировывать её в доспехи. Но и то, надо сказать, прозрели лишь единицы. А большая, самая инертная часть боярского сословия ещё долго продолжала, ухмыляясь, потешаться над военными потугами княжича. Даже тогда, когда в Гнёздове чуть ли не ежедневно стали раздаваться учебные пушечные залпы, а дружинная конница, налетая на монолитные пехотные построения, натыкалась лишь на тупые копья и сомкнутый ряд щитов, бессильно кружа вокруг ощетинившихся, казалось вросших в землю пехотных батальонов. Вот, что, с в целом благоразумными людьми, творят стереотипы и как оказывается велика инерция мышления, заданная первыми неблагоприятными впечатлениями.
Но к этому боярскому благодушию и я не в малой степени приложил руку. Взять хотя бы ту же дезинформацию с пушками. Огнестрельное оружие требовалось как–то дезавуировать и скомпрометировать. Вот на одном из праздников я и устроил весёлый, вовсе не страшный фейерверк с шутихами–хлопушками и яркими конфетти. Ну и как можно, после такого представления, начать всерьёз опасаться всех этих гнёздовских пукалок? В деле–то их никто и никогда из боярского рода–племени не видел. А дружинники имели строгий приказ Изяслава Мстиславича об увиденном помалкивать. Как военноначальника меня в серьёз мало кто воспринимал. Но зато, как предприниматель, купец, алхимик я пользовался всеобщим уважением и воспринимался как наиважнейший авторитет в этих областях знаний и умений. Но дела–то эти были, по мнению общественности, больше купеческого свойства, весьма далёких от настоящих княжеских. Горожане, походя, беззлобно посмеивались над княжичем, дескать, не своим делом он занимается. Ну, да, я был не в обиде, как известно, "хорошо смеётся тот, кто смеётся последним!"
А где–то с конца 1234 г. мне стало, по большому счёту, плевать на мнение боярства и их приспешников. Гнёздовские полки, к тому моменту, окончательно сложились, вооружились, обретя свою боевую форму, правда, пока ещё только потенциальную, потаённую до поры до времени от непосвящённых. Но всё это ожидало меня ещё впереди. А пока меня за глаза, на фоне успехов в торговом деле, стали звать не иначе, как "княжич–купец". Чуть позже, на ниве успехов в банковско-ростовщическом деле, прозвище переиначили на Владимира Калиту. Излишней мнительностью я не страдал, поэтому на всё это устное народное творчество смотрел сквозь пальцы. Продолжая жить по–принципу – хоть горшком меня называйте, только в печь не ставьте!
Не смотря на данный самому себе зарок, больше месяца в Гнёздове мне усидеть не удалось. В начале декабря сбежал–таки на несколько дней в столицу. Денежные вопросы мне не давали покоя и лишали сна.
– Отец, у меня к тебе деловой разговор.
– Слушаю, сыне, опять что–то придумал? – ухмыльнувшись, заинтересованно сощурил глаза Изяслав Мстиславич.
– Через Смоленск летом проплывал венецианский торговый «гость». Мы с ним долго разговаривали, я его о многом сумел расспросить. Более всего меня заинтересовал его рассказ о венецианских банках, по-нашему ростовщических домах. После чего долго обдумывал наш разговор. И вот сейчас, когда заработало бумажное производство – самое время дать ход новой для Руси идеи – купцов–ростовщиков организовать в «Ростовщический дом – Ростдом». Смоленские ростовщики образуют центральный «Ростдом», ростовщики в других городах княжества – отделения центрального смоленского «Ростдома». Центральный «Ростдом» будет иметь большую часть паев в отделениях других городов княжества, а большую часть паев самого «Ростдома» будет контролировать СКБ – Смоленский княжеский банк.