Смоленское направление. Книга 2
Шрифт:
– Понимаю. На Руси терпимо относятся к религиозным заветам иноземцев. Есть мы будем отдельно.
– Спасибо, мы отправляемя немедля. – Беньямин поклонился.
– Нет! Пока Трюггви не даст команду, ни одни санки не сдвинутся с места. Это надо уяснить сейчас. Он отвечает за охрану. Все приказы выполняются без расспросов. Кто не согласен, может проваливать. Надеюсь, карту с маршрутом посмотрели?
– Да, да. Посмотрели, всё хорошо. Я понял …, только …. – Богемец хотел было что-то добавить, но видимо передумал.
– Свои пожелания о местах стоянки можешь согласовывать со мной.
– Мы привыкли торговать по пути. – Не выдержал и сказал
– Торгуй. Кто тебе мешает. Но если будет сказано:– В путь! Значит, в путь. И ни каких, пять минуточек.
Беньямин понял смысл латинского слова, малостей позволять не будут, покачал головой, но возражать не стал. В европейских странах, еврей был уважаем лишь в одном случае, когда от него нужны были деньги. Во всех остальных, это был презираемый народ. Перечить – было себе дороже.
Трюггви обошёл караван, расставил своих воинов и дал отмашку рукой возничему первых саней. Поезд тронулся в путь, на запад, где шла война, и человеческая жизнь ничего не стоила.
На вторые сутки мы дошли до Орши. Останавливались два раза днём на приём пищи и на ночь. Заданный темп богемцам не понравился. Кто-то попытался возмутиться, но Беньямин в двух словах объяснил возмутителю спокойствия что можно, а что нельзя, после чего голосов недовольства не было слышно на всём промежутке пути до самого Берестья. А началось всё с того, что за час до обеденной стоянки я сыграл сигнал 'Боевая тревога'.
– Тррр! – Просвистел свисток в течение пяти секунд, не прекращая трели.
Датчанин по этой команде должен был заворачивать первую половину саней полукругом по часовой стрелке, а последние сани спешили соединиться с головными, образуя подобие гуляй-города. Возничие, хоть им и объясняли, как надо действовать – растерялись. Середина поезда смешалась. Санки с воском перевернулись, наскочив полозьями на впередиидущие. Товар вывалился. Возок с Ицхаком вообще рванул вперёд, думая, что напали тати и надо спасаться. Тренировка закончилась полным провалом.
После этого случая, мы отрабатывали слаженность действий ещё несколько раз, пока не добились более-менее чёткости в исполнении. В результате, вместо запланированных сорока пяти вёрст, прошли в тот день всего тридцать. Пришлось сократить время стоянок и нагонять упущенное. Орша осталась за спиной, а вслед за ней и удобный для движения лёд реки Днепр. Участок пути до самой Березины пролегал в основном по лесной дороге, не избалованной укреплёнными городишками и деревнями. За каждым деревом могли поджидать лихие людишки. Впервые мы их увидели на седьмой день пути. Не доезжая тридцати вёрст до городка Борисов. В том месте, которое позднее нарекут Лошницей, Витовту выроют яму, обложат шкурами и устроят постель, сберегая князя от непогоды. Гору, где находилось ложе, так и будут называть Ложницей.
Возле ручья, у подножья горы на нас вышел отряд из семи мужичков, вооружённых дубинками и одним луком, перегораживая дорогу. За деревьями прятались ещё несколько человек, но определить их точное количество не представлялось возможным. Поезд по команде создал гуляй-город, после чего на переговоры выехал Свиртил. Это были его родные места и говор, на котором общались разбойники, только прибавил ему задора.
– Я Свиртил. Кто такие? Жить надоело? – Литвин почти вплотную подъехал к вышедшему вперёд всех мужичку.
– Не Жедевида ли сын? Что-то лицо мне твоё знакомо. – Атаман положил окованную железом палицу на плечо и стал внимательно всматриваться в Свиртила.
– Дядька Прокша, ты? – Литвин
По случаю прибытия, убывшего много лет назад в поход сына, в деревеньке готовились устроить праздник. Отец Свиртила был жив, сёстры вышли замуж, заимели деток, но не все. Младшая никак не могла разродиться, и уже второй день лежала в бане под присмотром старух. Её муж Давьят, даже сбегал к старому капищу, навестил волхва и принёс неутешительные известия. Старик ни чем не мог помочь, ибо сам дышал на ладан и вроде даже не слышал, о чём просят. Хромоногая старуха лишь забрала зайца.
Давьят, выйдя из землянки волхва, последним видел его живым. Старик умер во сне, и прислуживавшая ему женщина на костыле уже сожгла тело, когда купеческий поезд въезжал в деревню. На капище её больше ничего не держало. Остаться, было равносильно умереть голодной смертью. Охотиться калеке сложно, врачевать она не умеет, а за просто так, кормить никто не будет. Вот и решила, перед тем, как пойти в городок, попрощаться с матерью. Стать обузой в голодающей семье она бы не смогла.
– Лексей, мне надо осмотреть роженицу. – Пин Янг из обрывков разговоров услышал о проблеме и подошёл ко мне.
– Если сможешь помочь, я тебя отпущу. Прямо отсюда можешь ехать в Китай.
– Я постараюсь, повитухи пусть останутся, мне они не мешают. А домой …, я ещё успею.
Свиртил довёл китайца до бани, а через час уже стал дядей. Давьят чуть ли не на руках носил Пина. Родился первенец и в деревне уже отмечали два события.
Ни один домик не мог вместить сразу такого количества гостей. Рядом с колодцем разложили большой костёр, вокруг огня положили брёвна. Оленя, которого Нюра подстрелила с утра, разделали и насадили на вертел. В сторонке остались только иудеи. До них, дела никому не было, завтра начиналась суббота, а в этот день недели они категорически отказывались тронуться с места. Так и просидели они весь праздник, выслушивая проповеди Ицхака, который раввином не был, но числился в авторитете. Зная язык, на котором шла беседа иудеев, можно было услышать то, после чего посадка на кол, показалась бы самой лёгкой казнью для заговорщиков. Беньямин попытался отговорить сородичей, но вскоре поник головой и замолчал.
Глава деревни, он же по совместительству воевода таможенного поста на дороге, Прокша, примостился на мягких лапах ельника, грыз сухарь, ожидая готовности основного блюда, и вёл задушевную беседу с шурином.
– Сын мой большим человеком стал. Храм в его деревне строят, из камня. Целая сотня воев у него под рукой для охраны. – Хвастался Жедевид, брату своей жены Прокше.
– А одёжу его видел? Весь в паволоке и бархате. Богато живёт, настоящий витязь [59] , только вот жены у него нет. С чего бы это? – Отвечал Прокша.
59
Воины, служившие при языческих храмах, в тех местах именовались витязями. Ещё за сотни лет до создания первых католических орденов. Явление было уникальным, так как особых войск при храмах у других народов в дремучей Европе не существовало. Храмовое славянское войско считалось священным, соответственно вооружение и одежда у них были лучшими. Прокша называет Свиртила витязем, исходя из этих соображений.