Смотрящий по неволе
Шрифт:
В первом зале в хлипком стенном шкафу Шрам нашел перетянутую резинкой пачку похабных открыток. Во втором — под тахтой «Огонек» за девяносто первый год и закатившуюся губную помаду; на этажерке оттопыривался засохший в вазе букет роз и корчился выцветший читательский билет в Библиотеку им. Маяковского на имя фиг знает какого Сабурова М. Д.
С одной стороны выводы были утешительны. Эта хибара населялась жильцами от случая к случаю, а большую часть времени пустовала. И врядли была на заметке у местных непуганых ментов, поскольку не подходила под понятие «притон» — ни шприцов закатившихся, ни бардака
Сергей вернулся в первую комнату и надолго прильнул к окну с малиновыми шторами. Могло показаться, что он любуется видами на мирную жизнь. Но в натуре Шрам зарисовывал в голову местную картинку: наглые кусты сирени, вымершую и похеренную голубятню с амбразурой в форме сердечка, пьяно перекошенный забор и слева подкрадывающуюся к городку березовую рощу. Рощей Сергей полюбовался подольше, не по делу, а для души. Типа терапия.
Все. Шрам принял окончательное решение здесь поселиться и, тихарясь, сдвинул оконный шпингалет. Тот щелкнул не громче треснувшего ореха. Смахнув в карман со стола ключ, Шрамов вышел из квартиры. Осмотрел дверной замок снаружи и лестничную площадку, рачительно запер дверь на два оборота. Подергал ручку — верно ли запоры служат? И уже не таясь, загремел вниз каблуками по лестнице.
— А где, бабуля, у вас тут продуктовый магазин поблизости? — бодро окликнул он дышащую свежим воздухом у подъезда мымру.
— Ой, сынок, не близко! — будто ждала именно этого вопроса, откликнулась старая ведьма, — Надо по Пионерской, а потом свернуть на Загородный. А там рядом с аптекой.
— А что-то, бабуля, других жильцов в доме не видать? — якобы проявил бдительность Сергей, дабы совсем уж лохом не рисоваться. Ну не спрашивать же старуху, не боится ли она сидеть в одиночку на лавочке?
— Так лето ж, сынок. Усе на дачах, — бойко отрапортовала ведьма, будто была готова именно к такому вопросу. Десять против одного, она шустрила под дядькой.
— И то правда, — согласно кивнул Сергей и через унылый двор вышел на нешумную улицу. Разве что где-то далеко кто-то вдрыск упившийся орал песню про морячку. Но как только замылился с глаз старухи, отправился никак не в магазин — двинул огородами вокруг дома.
Легко углядел свое заветное малиновое окошко на втором этаже. Легко забрался по водосточной трубе (надо будет подпилить против незваных гостей) на второй этаж и снова оказался в квартире.
Опасаясь наделать шороха, на цирлах двинулся в заднюю комнату. Но кое-что вспомнил, вернулся и запер наглухо окошко.
Понтовый чемодан желтой кожи Сергей перенес во вторую комнату и поставил так, чтобы был заметен еще с порога входной двери.
Долго ждать не пришлось, видно, в этом драном городишке все спешат жить. Сухо щелкнул ключ в замочной скважине. Заскрипела входная дверь. Раздались приближающиеся шаги. И в дверной проем за чемоданом протянулась жадная рука. Что это рука «дядьки Макара», Шрам мог зуб дать, потому как тыльную сторону ладони украшала наколочка. Цапля, поймавшая лягушку. Наколка редчайшая. Не на всякой зоне знают ее тайный смысл.
И именно эта картинка в первую очередь, еще на вокзале, заставила Сергея
Ждать, что будет дальше, не имело понта, и Шрамов за протянутую клешню вдернул «дядьку Макара» в заднюю комнату.
— И снова здоровеньки булы! — в двусмысленной улыбке ощерил пасть Шрам, — Шо, диду, не спыться?
— Да я шо? Я ничего такого! — стал ловко лепить горбатого застуканный кидало, — Я згадав, шо еще один ключ от хаты имеется. Ось и принес. Та бачу, що чемодан посэрэд хаты забулы. Я хотив его под стеночку подвынуты…
— А что старый, часто ли ты в этих стенах заезжих фраеров бомбил?
— Не розумию. Чудные якись слова, николы таких не чув. Я тоби ось какую байку раскажу. Было цэ в центре Виршей на улице Славы два рокы тому. Ранняя весна наробыла лужи на проезжей части. Стоит народ сплошной стеной на автобусной остановке. Подъезжает автобус. Тилькы между тротуаром и автобусом образуется зазор метра четыре, который заполнен дуже грязной водой. Люди на остановке не спешат к автобусу: кому охота стоять в луже. Чекають, пока прибывшие пассажиры покинут борт судна. Ось открывается дверь, и якыйсь хлопец решает перейти лужу на пяточках. Робыть элегантный шаг и уходит в пучину с головой… То есть: бульк и нема. Только круги по воде, да и те без пузырьков…
Народ на остановке лякаеться и вже не хочет никуда ехать. С утопленника внимание переносится на тётку, яка повынна была выходить следующей. Тетка упирается. Черствые попутчики кричат и пихаются — они не бачылы, що случилось с первым пассажиром. В это время выныривает, отфыркиваясь, первопроходец. Совершенно нормально становится на пяточки и идёт себе по воде. Видно, что с человеком всё хорошо, только мокрый он и матерится страшенно. Люди на остановке расступаются, пропуская воскресшего. Жинка, заинтесесовавшись возвращением утопленника, ослабляет хватку и получает от пассажиров мощного объединённого пендаля. Дамочка плюхается в водоём, создавая кучу брызг.
А через якыхось десять хвылын приезжает Горводоканал и ставит решетку ливневой канализации на место…
— От таких телег всей камерой рыдают. Ладно, старый, стопори на балалайке мудохаться, — Сергей кивнул подбородком на тишком появившийся в левой руке «дядьки» ножик, дескать, не слепой, ситуацию контролирую, и лучше бы ты, старый пердун, перо убрал по хорошему, — На какой зоне пайку нюхал?
— Та хиба все запомнишь? — по инерции вякнул старый и в сердцах швырнул финку на пол. Та встряла и затряслась юлой, — Ось какой ты умный! — поникли плечи дядьки, — Все бачишь, хай тоби грэць! Та я тэж зразу подумав, що ты дуже нэ проста птыця!
— А какого жбана на чемодан тогда рыпнулся?
— Так йисты ж хочется!
— Ну что ж, дядька Макар — Сергей извлек из кармана еще одну купюру, — Дуй за закусью и за тем, что перед закусью принимать полагается. И каргу свою с шухера к столу пригласи. А то, как вертухай срочной службы, голодными беньками зыркает.
Дядька поскреб темя и подчиненно двинул на выход.
— И слышь, — Шрам начал разминать себе шею вроде массажа, — Дружкам-приятелям молчи про меня.
— Да нэма в этом задрыпанном городке дружков-приятелей, — грустно вздохнул дядька, — Одна борзая шпана без понятий!