Смуглая леди (сборник)
Шрифт:
были и духи, и дуэли, и отравления, и убийство преступного отчима, и поджог замка, и
даже такая диковинка, как театр в театре. Сейчас он думал, что пылкому и веселому
Ричарду Бербеджу очень трудно придется в этой роли отцеубийцы и поджигателя. Но что
делать? Именно такие пьесы и любит публика. Надо, надо найти ключ к герою - понять, кто же он есть на самом деле, объяснить его поступки.
Он смотрел на Эссекса.
Эссекс вдруг бросил перо и встал.
– Ну, все, - сказал
– Готово!
– Он слегка махнул рукой.
– А как
ваша новая датская хроника, сэр?
– Он особенно выделил слово "сэр", ведь именно ему
был обязан Шекспир своим дворянством.,
– Пишу, - ответил Шекспир, присматриваясь к бледному лицу графа, с которого
глядели на него быстрые, беспомощные глаза.
– Все пишу и пишу.
– Ах, значит, не удается?
– весело спросил Эссекс.
– Ну, ничего, ничего. Вы молодец! Я
всегда любил смотреть ваши трагедии. А эта хроника - ведь она о цареубийстве, кажется?
А? Года два тому назад шла в вашем театре трагедия об том же Гамлете. Так ведь и вы
пишете об этом? Так, что ли?
– Так, - сказал Шекспир.
– "Гамлет, отомсти!" - вдруг вспомнил Эссекс и засмеялся.
– Вот все, что я запомнил.
–
Он подумал.
– Два года, говорю? Нет, много раньше. И шла она не у вас, а у Генсло. Там, помню, выходил на сцену здоровенный верзила в белых простынях и эдак жалобно
скулил: "Отомсти!" Словно устриц продавал. Дети плакали, а было смешно.
Драпировка у двери заколебалась, и вошел Ретленд.
Эссекс повернулся к нему.
– Вот мистер Виллиам зовет нас к себе в "Глобус", - сказал он весело.
– Обещает скоро
кончить свою трагедию. Пойдем, а?
Ретленд сухо пожал плечами.
– Нет, пойдем, обязательно пойдем, - засмеялся Эссекс.
– Правда?
– Он подошел к
Ретленду и положил ему руку на плечо.
– Ну, так как же наши дела?
– Мы ждем, когда вы кончите писать, - сдержанно ответил Ретленд.
– Ничего, ничего, - ответил Эссекс, не желая понимать его тон.
– Только вы не вешайте
голову. Мы еще поживем, еще посмотрим хронику нашего друга! Мы еще многое
посмотрим!"Гамлет, отомсти!" вдруг прокричал он голосом тонким и протяжным, и губы у
него жалко дрогнули, а глаза по-прежнему смеялись.
– "Отомсти за меня, мой Гамлет!" Как
жалко, - обратился он к Шекспиру, - что завтра в вашем "Ричарде II" не будет таких слов.
– А они были бы нужны?
– вдруг очень прямо спросил Шекспир.
– Очень нужны. Ах, как они были бы нужны мне завтра!
Ретленд нахмурился - его друг болтал, как пьяный. Он никогда не мог понять близость
Эссекса к актерам, зачем граф так любит проводить с ними столько времени?
них нужно? Разве компания ему эта голоштанная команда? Конечно, что говорить, театр -
вещь отличная. Он сам мог неделями не вылезать из него. Только менялись бы почаще
постановки. Но одно дело актер на сцене, когда он наденет королевские одежды и
копирует великого монарха, а другое дело, когда он пришел к тебе, как к равному, да и
развалился нахал нахалом в кресле. Что ему нужно? За подачкой пришел? Так дай ему, и
пусть он уходит. Да еще добро, актер бы был порядочный, а то актер-то такой, что
хорошего слова не стоит. Вот верно говорит Эссекс: "Гамлет, отомсти!" Дальше-то этого
ему и не пойти. Играет тень старого Гамлета в чужой трагедии, а своего "Гамлета"
напишет и все равно дальше тени не пойдет. Вот какой он актер! А к тому же выжига и
плут первой степени. Деньги дает в рост под проценты, скупает и продает солод,
земельными участками торгует, дома закладывает. На все руки мастер, этот актер, только
вот жаль - играть порядочно не умеет. Слуги да призраки - и все его роли. Дворянство ему
достали, так теперь он и рад стараться, лезет в дом и руку сует: "сэр Шекспир". Он
угрюмо посмотрел на Эссекса. Тот сразу же понял его взгляд.
– Я сейчас сойду вниз!
– сказал он мирно.
– Только поговорю с сэром Виллиамом о
завтрашнем представлении.
Ретленд повернулся, пожал плечами и вышел из комнаты. Эссекс подождал, пока
занавес на двери перестал колыхаться, и подошел к Шекспиру.
– Вот, мистер Виллиам, какое дело-то, - сказал он.
– Приходится обращаться к вам...
Опасное это дело для вас, но... что же возьмешь с актера! Пьеса ведь разрешена.
– Он
вдруг горько усмехнулся.
– Да, дорогой, завоеватель Кадикса, усмиритель Ирландии - и
обращается к черни! Ну и что же ладно! Я довольно жил и всего навидался. Да! И
хорошее, и плохое! Все, все видел, - он говорил теперь медленно, вдумываясь в каждое
слово.
– Я солдат, милый Виллиам, а английские солдаты что-то сейчас не любят умирать в
постели. Даже и в королевской!
Он поднял голову, посмотрел на Шекспира и вдруг по одному тому, как граф медленно
и сонно опускает и поднимает веки. Шекспир понял, как страшно устал этот человек, как
ему все надоело, все раздражает и хочется только одного, чтобы, наконец, все кончилось и
он спокойно мог лечь и выспаться.
– Пусть, пусть, - сказал вдруг Эссекс громко и запальчиво, но так, словно говорил сам
с собой.
– Я прожил довольно, чтобы узнать, что на свете нет ни плохого, ни хорошего. Все