Смута в России в начале XVII в. Иван Болотников
Шрифт:
Ближайшими тыловыми пунктами войск Воротынского и Трубецкого были крепости Новосиль и Орел. Положение детей боярских Орловского и Новосильского уездов было сходно с положением путивльских помещиков. Уездные дворяне были плохо обеспечены землями. Лишь единичные представители орловских дворян были зачислены в начале XVII в. на службу в «государев двор». Одна треть местных помещиков (129) несли службу в конных полках, тогда как две трети (287) служили в пехоте «с пищалями». Среди новосильских детей боярских 128 человек были «пищальниками».{179}Оскудевшие дети боярские «пищальники» в большом числе несли осадную службу в своих городах. Отмеченные моменты оказали непосредственное влияние на ход событий.
Поначалу Новосиль была занята полком боярина князя М. Кашина-Оболенского. Затем Кашин был вызван в осадный лагерь под Елец. Едва в Новосили началось брожение, Воротынский приказал Михаилу Кашину спешно вернуться туда. Но время было упущено: местные дети боярские и прочие служилые люди вместе с населением восстали и «князь Михайла (Кашина. — Р. С.) в Новосиль не пустили, а целовали крест вору… и князь Михайло пришел на Тулу».{180}
Тем временем Ю. Трубецкой начал отступление от Кром к Орлу. Находившиеся там воеводы князь И. А. Хованский и князь И. М. Барятинский рассчитывали использовать новгородские дворянские сотни, чтобы удержать в своих руках Орел. Но их постигла неудача, о чем орловские воеводы тотчас известили царя: «Велено с ними (воеводами. — Р. С.) быть ноугородцем Бежецкой и Шелонской пятины, и как воеводы от Кром отошли, и ратные люди разъехались, и ноугородцы, видя в орлянех шатость, быть не хотят».{181}«Шатость в орлянех» привела к тем же самым результатам, что и смута в Новосили. Опираясь на поддержку населения, уездные служилые люди «всем городом» принесли присягу на верность «Дмитрию», представлявшему в их глазах законную династию.
Весть о «шатости» в Орле побудила Василия Шуйского спешно направить туда воеводу князя Д. И. Мезецкого с наказом «уговаривать ратных людей». С Мезецким были посланы крупные силы — 1500 стрельцов. Но воевода не смог выполнить приказ. Миновав Калугу, он встретил у Лихвинской заставы войска, бежавшие из Орла на север. Болотников беспрепятственно вошел в Орел, а затем, следуя за отступавшими правительственными войсками, стал продвигаться к Калуге.
Главный воевода Воротынский соединился в Туле с отступившим из Новосили Кашиным. Если бы Воротынский засел в неприступном тульском кремле, он без труда отразил бы наступление слабых повстанческих отрядов. Но воевода не мог этого сделать по той причине, что в его распоряжении не было надежных частей. Тульские дворяне и дети боярские вместе со всем тульским населением объявили себя сторонниками «Дмитрия». Прочие дворянские отряды, среди них рязанцы и каширяне, вышли из повиновения и поспешили покинуть Тулу. В разрядных записях об этом сказано следующее: когда Воротынский «пришол на Тулу ж, а дворяня и дети боярские все поехали без отпуску по домом, а воевод покинули, и на Туле заворовали, стали крест целовать вору. И Воротынский с товарыщи пошли с Тулы к Москве, а города зарецкие все заворовалися, целовали крест вору».{182} Падение Тулы открыло перед повстанцами путь к столице.
Гражданская война расколола феодальное сословие. Против царя Василия Шуйского на первых порах выступили мелкопоместные дети боярские южных окраин. В отличие от южных уездов Тульский уезд располагал развитой системой поместно-вотчинного землевладения. «Лучшие» тульские дворяне издавна служили в составе государева двора. Восстание в Туле, а затем в Рязани показало, что раскол впервые распространился на государев двор, до того остававшийся самой прочной опорой трона. Раскол двора имел катастрофические для Шуйского последствия.
Глава 6
ОСАДА МОСКВЫ
На период осады Москвы приходится время наивысшего подъема восстания Болотникова. Изучение этого времени породило множество споров. Решение спорных проблем невозможно без сравнительной оценки главных источников, среди которых особое место занимает «Иное сказание». По мнению С. Ф. Платонова, в основе «Иного сказания» лежала так называемая «Повесть 1606 года», составленная в Троице-Сергиевом монастыре вскоре после переворота 17 мая 1606 г. и дополненная сведениями о восстании Болотникова, записанными в царствование Василия Шуйского.{183} Однако уже Е. Н. Кушева доказала, что «Повесть 1606 года» является поздней компиляцией, включенной в текст «Иного сказания» в момент появления этого памятника в 20-х гг. XVII в.{184} Дальнейшие исследования позволили уточнить вопрос о времени возникновения «Иного сказания» и о составе «Повести 1606 г.». Автор специальной работы Я. Г. Солодкин пришел к выводу, что «Иное сказание» появилось в весьма позднее время — между 1620 и 1641 гг.{185} В. И. Буганов, В. И. Корецкий и А. Л. Станиславский установили, что одним из основных литературных источников «Иного сказания» была «Повесть како отомсти», которая принадлежит к числу самых ранних сочинений о Смутном времени. Эта повесть, отметили авторы, претерпела изменения уже вскоре после своего создания и вторично — при ее включении в состав «Иного сказания».{186}
И. И. Смирнов принял гипотезу С. Ф. Платонова о происхождении «Повести 1606 г.» и развил ее. Наряду с рассказом о воцарении и гибели Отрепьева «Повесть 1606 г.», по мнению И. И. Смирнова, включала особую «Повесть о Болотникове». Автор этого сочинения подробно описал начальный этап восстания Болотникова, из чего И. И. Смирнов заключил, что «Повесть о Болотникове» могла быть составлена в разгар восстания, еще до падения Тулы в 1607 г.{187}
Мнение И. И. Смирнова не вызвало возражений в литературе, а Я. Г. Солодкин осторожно солидаризировался с ним: «Смирнов справедливо считал, что компилятор воспользовался повестью о восстании Болотникова, неизвестной в отдельных списках», автором которой был «современник восстания, очевидец многих событий 1606–1607 гг.».{188}
Гипотеза И. И. Смирнова превращала «Иное сказание» в первоклассный источник по истории восстания Болотникова. Однако эта гипотеза лишена фактического обоснования. Во-первых, так называемая «Повесть о Болотникове» неизвестна в отдельных списках. Все ранние сказания («Повесть како отомсти» и ее более поздняя переделка «Повесть како восхити») были посвящены истории Гришки Отрепьева и завершались описанием его гибели. Дополнительные сведения о Болотникове в «Ином сказании» выходили за рамки жизнеописания Отрепьева. Во-вторых, степень достоверности сведений о Болотникове невысока, а следовательно, их невозможно рассматривать как показания очевидца, записанные в период восстания. Автор так называемой «Повести о Болотникове» не мог назвать ни места главных сражений, предшествовавших осаде Москвы армией Болотникова, ни имен участвовавших в них воевод. Сами бои он описал с помощью трафаретных летописных штампов. Царь Василий послал войско «встречю» ворам, и воеводы «две брани с ними учинивше, и бысть бой велик и сеча зла, и многое множество обоих падоша в тех двух бранях», рати не могли одолеть друг друга и «тако разидошася».{189}Автор не знал того, что знали все современники и очевидцы: осаде предшествовала битва, в которой войско Шуйского было разгромлено наголову.
Для определения времени осады Москвы И. И. Смирнов привлек кроме «Иного сказания» также документы Разрядного приказа и «Записки» немецкого купца Г. Паэрле, находившегося в 1606 г. в Москве. Два последних источника, имевших различное происхождение, содержат сведения о том, что осада длилась пять недель. Поскольку время отступления повстанцев от Москвы известно (2 декабря), нетрудно вычислить ее начальный момент (28 октября). Однако И. И. Смирнов внес поправку к установленной им самим дате, следуя указаниям «Иного сказания». «Я полагаю, — писал он, — что ключ к разрешению вопроса о времени продолжительности осады Москвы Болотниковым дает «Иное сказание».{190} В «Ином сказании» упоминалось о трехнедельном затишье в ходе военных действий под Москвой, наступившем до времени, когда повстанцы повторно («паки») появились в Коломенском. Отсюда И. И. Смирнов сделал вывод, что восставшие впервые заняли Коломенское 7 октября 1606 г. Не ставя под сомнение достоверность сведений «Иного сказания», А. А. Зимин и Р. В. Овчинников дали им другое истолкование. Они считали, что автор имел в виду трехнедельное затишье в ходе осады, наступившее в период между 28 октября и 16–18 ноября 1606 г.{191}
Попытаемся прежде всего выделить комплекс ранних и наиболее достоверных источников, позволяющих установить время осады Москвы. К этому комплексу относится прежде всего «Повесть протопопа Терентия», а также «Хроника» К. Буссова и «Дневник» А. Рожнятовского. В несколько измененном виде «Повесть Терентия» была включена в текст «Иного сказания». Однако более точно текст оригинала «Повести Терентия» передан в отдельных списках, сохранившихся вне текста «Иного сказания».{192}
И. И. Смирнов отводил «Повести Терентия» исключительно важное место в своих хронологических построениях. Напротив, А. А. Зимин полагал, что повесть, включенная в «Иное сказание» лишь в 1623 г., вообще не может быть использована для уточнения времени осады Москвы.{193} А. И. Копаневу удалось найти список «Повести» с пометой о ее публичном чтении в Кремле 16 октября 1606 г.{194} Находка позволила отвести сомнения А. А. Зимина. «Повесть» относится к числу самых ранних повествовательных источников, непосредственно отразивших события. Содержание «Повести» вкратце сводится к следующему. Осенью 1606 г. протопоп кремлевского Благовещенского собора Терентий объявил властям о видении Христа и Богородицы, предвестивших наступление многих бед для людей (москвичей). Он начал «Повесть» с молитвы о «мире всего мира и о нынешних лютых на нас находящих».{195}Терентий утверждал, будто беседовал с Христом 12 октября 1606 г. На этом основании С. Ф. Платонов датировал «Повесть» 12–14 октября 1606 г.{196}И. И. Смирнов отнес «Повесть» ко времени между 7 и 12 октября 1606 г. и усмотрел в этом источнике «одно из главных доказательств осады Москвы Болотниковым с 7 октября, ибо, Повесть» исходит уже из факта осады».{197}
Возражая И. И. Смирнову, В. И. Корецкий сослался на новый список «Повести», датируемый 10-ми гг. XVII в. и имеющий заголовок «Повесть сиа лета 7115 году сентября».{198} В. И. Корецкий не заметил того, что найденный им источник заставляет отказаться от прежних хронологических представлений. Слова протопопа Терентия о «нынешнем» нашествии «кровоядцев и немилостивых разбойников» на Москву были записаны в сентябре 1606 г., из чего следует, что повстанцы впервые подошли к Москве не в октябре, а в сентябре.