Смутное время
Шрифт:
Ревелиан повернулся и в задумчивости направился к выходу из сквера. Пройдя несколько шагов, он обернулся – Анин все так же сидел на скамье и бросал галдящим черным птицам жуткое угощение.
– Знаешь, Коррин сказал, что все можно еще вернуть, – как бы невзначай бросил в сторону вороньего пира рыжеволосый.
Анин вздрогнул. Казалось, в застывшие неподвижно зрачки ненадолго вернулась тень разума, а лицо исказила боль. Но вымазанные в крови руки все так же продолжали свою монотонную и страшную работу – доставали из корзины человеческое мясо, кромсали его ножом и бросали птицам. Так и не дождавшись ответа, Ревелиан махнул рукой и зашагал прочь.
– Постой, – неожиданно раздалось сзади. – Постой! Я хочу поглядеть на это. Я и мои птички.
Стая клевавших мертвечину ворон с шумом поднялась в небо.
Окованная железом крышка огромного сундука со стуком закрылась, послышался лязг засовов, и связанный по рукам и ногам пленник в вычурном алом камзоле оказался в полной темноте.
– Братья! Что же вы делаете, братья! – дергаясь в последней, отчаянной попытке освободиться, прокричал он.
– Заткнись, – безжалостно раздалось сверху. Не оставляющий надежды голос принадлежал Коррину Белая Смерть. – А не то, помимо негаторного порошка, парочка ядовитых змей с радостью составят тебе компанию.
'Aрсен испуганно замолчал. Как же все-таки глупо все получилось – Деккер, как и всегда, его не послушал, захотел большей силы, большей власти. Совсем сдурел – скорая месть и возмездие впереди для него стали всем, так что ж, теперь и оборачиваться не нужно? Вдруг да притаился кто-нибудь за спиной! И вот результат – и он сам, и тот, кто всегда был с ним рядом, – оба в плену у своих бывших друзей и братьев. Деккера заживо замуровали в склеп, его – в сундук. Обошлись словно согласно орденскому кодексу о рангах: магистр получил просторный мавзолей, командор – всего лишь коробку. Пока что их не прикончили – по какой-то причине бывшие соратники оказались нужны предателям живыми.
Слепец! Как же можно было не заметить, что вся их верность – напускная,
Сундук вместе с пленником подняли и погрузили в карету. Где-то рядом раздавалось безумное ржание одержимых коней. Кровавому Веретену осталось лишь лежать в темноте и ждать. Ждать смерти или чего похуже.
Длинный свиток раскрутился, подхваченный ветром, когда ее пальцы без сил выпустили край исписанной мелкими дергаными буквами бумаги. Женщина прижала дрожащие ладони к лицу, все ее тело сотряс безутешный плач. Чуждый проявлению людских страстей ветер с любопытством впился в зеленые чернильные строки:
«Я чувствую. Чувствую, что все пошло не так. Моим чаяниям и мечтам не суждено сбыться: я не вернусь к тебе, моя любимая. Я пишу эти строки, чтобы ты знала, что творится в моей душе, насколько сильно я хочу поскорее оказаться в твоих объятиях и… как мне больно осознавать, что этого теперь не случится… больше никогда. Сейчас мне не остается ничего иного, как горько сожалеть о каждой секунде, каждом мгновении, что я провел без тебя. Да будь он проклят, этот поход, будь в который уж раз проклят Умбрельштад, будь проклята сама жизнь и предательская судьба! С самого рождения и всю жизнь моим уделом были лишь боль и страдания, и вот закономерный итог – я так и умру несчастным и в одиночестве. Но не это меня сейчас гнетет, а одна лишь разлука с тобой. Столько миль, столько лет нас сейчас разделяют, но в своих снах я по-прежнему явственно вижу твой чудный образ, застывший на вершине нашего с тобой холма. Ты сидишь на мягком ковре из листьев, глядишь вдаль, на север, и ждешь…
Но так вышло, что я обманул и тебя, и себя. Надежда и ожидание – два самых чудовищных чувства, коим может быть подвержен человек. Два самых суровых приговора палача-судьбы. Ты будто сидишь в темном каземате и день ото дня ожидаешь обещанного помилования, свободы, но наступает миг, и часы, которые ты мерил мучительными секундами, вдруг превращаются в вечность. Ты забываешь, что такое солнце, свежий воздух и быстрый ветер, а небо для тебя навсегда расчерчено ненавистной решеткой.
Я хочу, чтобы ты знала… чтобы могла рассказать нашему сыну все о его отце. Всю ужасную и трагическую правду его жизни. Даже то, о чем он сам говорить не хочет. Кем он был на самом деле, что ему довелось пережить, без утайки и лицемерного ожидания «когда он будет готов» – то есть, как обычно выходит на деле, – когда сам случайно узнает.
Я молчу не один десяток лет, говорить я не могу, ты знаешь. Мои губы накрепко сшиты нитями иерофантов, но пальцы пока еще в состоянии держать перо. Душа моя горит от разлуки с тобой, но еще больше меня выжигает изнутри чувство немощности, проклятой немоты и то, что я не могу рассказать тебе все это при встрече лично.
Мои грехи так же, как мое бездействие, послужили тому, что я изуродовал свою душу, я изменил ей, встав на роковой путь. Я предал все, что когда-то любил, но тем крепче я сейчас люблю то последнее, что у меня осталось, – тебя. Сожаления нет. Жалости о прожитой жизни также. Осталось просто желание все поведать самому близкому существу, тому, кто, не прося ничего взамен, подарил мне свое сердце и ждет меня, каждую ночь с надеждой глядя на луну. У меня осталось не так много времени, но ты должна все узнать. Это не просто письмо, это моя исповедь тебе, моя любимая Кира.
Элагон нынче взят, его улицы залиты кровью и завалены трупами, в этом есть и моя заслуга, и я сполна получу свою долю проклятий от тех, кому посчастливилось пережить то, что мы здесь сотворили. Мне было обещано, что, когда все закончится, милорд отпустит меня. Я привык, что он всегда до фанатизма верен своему слову, ведь почти за три века общения с ним он ни разу мне не солгал. Кто-то считает его зверем, исчадием мрака и бездушным чудовищем, но я знаю его лучше, вернее, того, кем он когда-то был. Я связал свою судьбу с ним еще в те времена, когда он отправлялся в свой первый поход на защиту южных границ королевства. Скажу тебе без преувеличения – во всем ордене не было воина святее его! Как истинный паладин, он, не задумываясь, расстался бы с собственной жизнью ради защиты других людей. Признаюсь, эта его святость, способность воспринимать чужую боль как свою и полное бескорыстие меня ослепили. В дальнейшем все, что происходило, я принимал как слепец, слишком долго не замечая, в кого превращается он, и я вместе с ним. А потом стало уже поздно… С пятнадцатилетнего возраста я являюсь его личным слугой и оруженосцем. Он стал мне больше чем просто предводителем и господином, он стал мне отцом и старшим братом в одном лице, и до недавнего времени (до встречи с тобой) я полагал, что никогда не будет в моей жизни человека, к которому я был бы привязан сильнее.
Лишь ради продолжения службы ему я встал на путь некромантии, когда королем и его магистрами был подписан «Указ Обречения», вследствие чего наш орден был проклят и все мы пали во тьму. Деккер Гордем делал свои шаги по стране Смерти, становясь все более могущественным, он стал именовать себя Черным Лордом, а я, словно наивный дурак, неотрывно следовал за ним. Хотя… Что я себя обманываю – мне нравилось то, что мы делали, мне нравилось слепо служить ему, беспрекословно следовать, ловя каждое его слово. Идти след в след, не отставая и не сбиваясь с пути. Так я превратился в одного из старших некромантов, Ступивших за край, и теперь я в числе тех, кто навеки проклят в людских сердцах, кто повелевает падшим орденом Руки и Меча. Когда я делал свой выбор, мне было все равно, сражаться ли за командора Деккера Гордема ради канонов церкви и законов королевства, либо же убивать во славу Черного Лорда Деккера при помощи темного искусства. Двести пятьдесят лет я практиковал свое новое ремесло и всегда оставался в стороне, как тень, в любой момент готовый выскользнуть из-под полога тьмы на помощь своему господину. В своем служении я всегда пребывал вне орденских интриг, хитроумных планов и противоборства с королевскими магами и Гортенским Тайным Братством.
Но однажды случилось так, что я встал кое у кого на пути. Услышав то, что был слышать не должен, я случайно выдал свое присутствие и не смог справиться с предателями и заговорщиками. Меня пленили и, похитив из Умбрельштада, тайно доставили в Гортен, где я попал в застенки иерофантов. Там меня встретили радушно: как долгожданного гостя. Были поданы лучшие угощения: щипцы для выдирания ногтей, штыри для пробивания совершенно лишних и ненужных конечностей вроде рук и ног, а про коллекцию всевозможных лезвий, ножиков и прочих интересных вещиц главного ката Тайного Братства я лучше не буду упоминать.
Пятнадцать лет меня травили негаторным порошком, чтобы я даже не пытался колдовать, пятнадцать лет меня медленно, жестоко и методично пытали. Пытки, продолжавшиеся изо дня в день, изуродовали мое тело, оставив на нем сотни шрамов, выжженных отметин и уродливых знаков. Порой я терял сознание от боли, и это было моим спасением, потому что умереть они мне тоже не давали. От всего, что пришлось вытерпеть, я порой забывал собственное имя. Но память, как и боль, каждый раз возвращалась. Знаешь, Кира, когда людям что-нибудь нужно от тебя узнать и они применяют пытки – это не страшно, потому что знаешь, что в любой момент можешь во всем сознаться, и даже не важно, совершал ли ты то, в чем тебя обвиняют. Куда хуже, когда они делают это вовсе не ради признания или получения сведений, а лишь в угоду собственному тщеславию, испытывая от чужих мук невероятное наслаждение.
Я полагал, что все обо мне забыли, даже Черный Лорд, которому я служил всю жизнь верой и правдой. Я не винил его в этом – честно говоря, мне было уже плевать. Каждое утро меня ждали новые подарки от изобретательных мучителей, все мое жалкое существование превратилось в одну непрекращающуюся пытку. За то время, что я провел в подземелье иерофантов, в Умбрельштаде произошло много чего, взять хотя бы восстание вампиров под предводительством графа Илеаса Д’Антрева. Мятеж ценой большой крови удалось погасить – предателей сунули под солнечный свет, но самому графу удалось ускользнуть. Леди Катрина Черная Роза предала в руки Тайного Братства восемь орденских собратьев-некромантов, которых, как я позже узнал, сожгли на центральной площади Гортена, под сенью собора. Можно сказать, легко отделались, если посмотреть на меня. А Джек-Неведомо-Кто, ты, моя любимая, наверное, знаешь его под именем Ревелиан, успел вырезать все остававшиеся людские поселения от Умбрельштада и до руин Тириахада, в том числе гавань Морт на берегу океана и вольный город Ривард. И как только ему подобное удалось в одиночку? Никто не знает. Мне уже потом рассказали, что Деккер был в ярости и хотел немедля покарать отступника, но за того вступился сам Черный Патриарх Семайлин, и Ревелиан был прощен. Много всего произошло в ордене
На шестнадцатом году заключения, где-то в середине осени, моим соседом по камере стал не кто иной, как сам 'Aрсен Кровавое Веретено, лучший друг и ближайший соратник Черного Лорда. Сперва он меня даже не узнал – на тот момент мой рот был зашит, а волосы разрослись настолько, что я спал на ковре из них, походя на какого-нибудь лохматого зверя. Тела моего практически не существовало – одна лишь высохшая, бледная оболочка. Когда же он все-таки признал во мне своего старого товарища и собрата по ордену, мы кое-как нашли общий язык при помощи жестов и вскоре придумали план побега. Тогда, в порыве откровенности, он поведал мне, кто в ордене истинный предатель и кто нас обоих подставил. Уж сколько я ни вытерпел мук, но в тот миг подумал, что сердце не выдержит от услышанного – такого даже я не ожидал.
'Aрсен вытащил меня, мы бежали из Гортена, вырезав по дороге почти весь совет иерофантов, и вот, наконец, я получил долгожданную свободу. Впрочем, был ли я рад? Не знаю. Вряд ли тогда то, что от меня осталось, вообще могло хоть чему-то радоваться. Вернувшись в Умбрельштад, я сразу же попал к Черному Патриарху, который осмотрел меня, словно жертву на алтаре, и заявил, что путы, стягивающие мои губы, снимать нельзя, поскольку они закляты так, что оторвут мне голову, если только попытаться. С тех пор я всегда был вынужден общаться с окружающими лишь при помощи своих кинжалов, ты знаешь…
После моего возвращения в Умбрельштад у меня началась более-менее спокойная жизнь. Все свое время я тратил на то, чтобы восстановить силы и научиться общаться без слов.
Некогда я побывал на одной ярмарке, где видел, как фокусник, забавлявший зевак трюками с погодой, проделал одну вещь. Он начал пальцем писать в воздухе перед собой различные стишки, составляя буквы из тумана. Я долго пытался повторить подобное, но все не получалось. Меня бесило, что какой-то бесталанный балаганщик делает то, что у меня никак не выходит. Как только я не пытался вызнать его секрет, сколько же я времени на это потратил! Ревелиан смеялся, что уже можно было бы найти не менее десятка других способов общаться с людьми, но я хотел только так – это стало моей навязчивой идеей и… в общем, я убил фокусника, но он так и не раскрыл своей тайны. От злости я с силой отшвырнул от себя кинжал, которым перерезал горло бедняге, и каково же было мое удивление, когда он вдруг вонзился не куда-нибудь, а в саму ткань пространства…
Мне помогла магия. Скольких трудов стоило впервые взрезать клинками нашу реальность и написать таким образом слова, но мне это удалось. Все свое время я проводил в уединенном подземелье, где, вдали ото всех, практиковал искусство колдовать, не произнося при этом ни звука – я потерял счет годам, что были потрачены на изыскания, но они не пропали даром: даже сейчас мало кто способен на подобное.
Ты знаешь почти все, что было со мной после моего похищения иерофантами и возвращения из плена. Скажу лишь, какие чувства вызвало у меня знакомство с тобой. Когда Черный Лорд на ежегодном Сборе объявил большую охоту на Серых и вас начали приводить в цепях в Умбрельштад, я только что вернулся из продолжительного странствования по стране Смерти. Ты помнишь тот миг, когда я оказался прямо перед тобой, как тебе показалось, вышел прямо из воздуха? Ты говорила мне, что мои глаза, замершие, отражая твои, – то был некий знак свыше и подарок судьбы, и в тот самый миг ты поняла, что я помогу тебе стать свободной. Для меня же жизнь тогда просто перевернулась, нет, она началась заново, ибо после своего освобождения я был все равно что мертв. Такого сильного, яркого и, не побоюсь этого слова, светлого чувства я никогда не испытывал. Я искренне полюбил тебя с первого взгляда. Я прекрасно представляю себе безумный смех моих собратьев по ордену, если бы кто-нибудь из них узнал об этом. А Деккер лишь с холодным презрением отнесся к моему признанию, и тогда я встал перед ним на колени. Я умолял его подарить тебе свободу, я напомнил ему кое-что из его прошлой жизни, и он, на удивление, согласился. Черный Патриарх был против, но в тот раз Деккер Гордем не поступил так, как велел духовный наставник ордена. Ценой твоей свободы, как ты знаешь, стала моя клятва оставаться при Черном Лорде, пока он не перестанет во мне нуждаться…
Пятьдесят лет мы ждали, но вот месть ордена начала сбываться, мы выступили в поход. Ты ждешь меня, поскольку именно по окончании этой войны мне была обещана свобода. Оставалось лишь дойти до Элагона и повергнуть его во прах.
Ныне город в руинах, пепел лежит на его улицах, но не все пошло так, как мы надеялись. Черный Лорд свергнут и заточен, 'Aрсен Кровавое Веретено тоже долго не протянет, я думаю, что остальные Ступившие пошли за Белой Смертью – треклятый интриган Сероглаз не замедлил переметнуться и обработал тех, кто колеблется. Лишь об меня он обломал зубы. Я всегда был верен Деккеру, всегда. Поэтому ничего хорошего меня не ждет. Стало некому меня отпускать…
Вот и все. Прости меня, моя волчица, милая Кира. Прощай…
Ветер гонял пепел по разоренным улицам, где-то вдали слышался ритмичный гул – это мертвые когорты выходили из ворот города и строились под стенами, готовые направить свои клинки в ту сторону, куда прикажут им их повелители. И старшие некроманты, пятеро Ступивших за край, именно это сейчас и решали.
Коррин Белая Смерть всегда вожделел власти, и теперь вот она – перед ним, лежит на развернувшейся в его порочных мыслях необъятной панораме Ронстрада. Но более власти он желал еще одного – свободы. Много лет он позволял Деккеру использовать себя, годами выполнял все его прихоти, будучи не в силах пресытить свою безграничную ярость и жажду убийств. О да, Черный Лорд прекрасно понимал, как сдерживать необузданный нрав Коррина, как никто другой, он умел вертеть им, не отпускать от себя, заставлять плясать под свою зловещую мелодию смерти. Один лишь Деккер Гордем был виноват во всем! Это он втравил Белую Смерть в свои мрачные дела, в эту дурацкую, давно никому не нужную месть, это он привил юному аристократу вкус к убийствам и распалил его жажду крови. Коррину не за что было испытывать почтение или благодарность к своему повелителю, он справедливо полагал, что сам, своими муками и страданиями, давно заслужил себе место во главе ордена. Только таким путем возможно было возместить все то, что столь бесчеловечно забрал у него Черный Лорд. Но чернокнижник прекрасно знал, что сам намного слабее Деккера и по силе магии, и по влиянию в ордене, поэтому каждый раз сдерживал себя (что давалось ему невероятно тяжело), не предъявляя до поры своих притязаний на власть. Но последние события все изменили. Как же он долго шел к этому! Что только не делал, чтобы настал этот миг! Убивал и своих, и чужих, предавал всех и вся, лишь бы только Деккер ушел. Ушел прочь, в безвестность. И сейчас он почти достиг своей цели: Черный Лорд без сознания, на грани смерти, похоронен, как и положено примерному покойнику… хм… Теперь пришло время того, кто всегда был вторым, кого вовлекли в тень против воли. Коррин решил, что наконец настал его час, который он не упустит и будет держаться за него зубами, до последнего, как голодный волк за горло своей добычи.
– Братья мои! – Белая Смерть начал заранее заготовленную речь перед соратниками. – Теперь только мы стоим во главе непобедимой армады. Нам понадобилось две бессмысленных седмицы, чтобы перехватить нити управления легионами. Столько времени потрачено впустую, но теперь мы, а не Черный Лорд и его подпевала Кровавое Веретено понесем смерть на север. Зачем армаде разрушать города Ронстрада, если Ступившие за край станут их королями и владыками? Зачем проливать кровь ради ненужной и утратившей любую цену мести, когда тысячи покорных рабов будут выполнять нашу волю при малейшем мановении перста! Мы покажем Ронстраду разницу между старыми правителями и нашей справедливой дланью…
Коррина Белая Смерть слушали молча, не перебивая, но каждый здесь уже знал, что за слова будут звучать в его речи, каждый был заранее подготовлен. И все думали о чем-то своем, уже приняв решение, готовясь дать ответ, когда прозвучит вопрос.
Анин Грешный кормил своих извечных приятелей-ворон человеческими глазами, которые доставал из большой банки, приговаривая: «Ешьте, мои славные, ешьте. Сегодня я припас для вас много вкусностей». За годы, проведенные с хозяином, для его жуткой стаи глаза стали излюбленнейшей сластью. Всю фигуру некроманта облепили десятки наглых черных птиц. С громким карканьем они старались пролезть вперед, расталкивая соседей крыльями и нещадно клюя их, чтобы получить свою долю лакомства.
Дориан стоял, скрестив руки на груди, и смотрел в землю. За спиною в ножнах покоились его мечи, а узкое вытянутое лицо представляло собой непроницаемую маску. Он не слишком разбирался в тонких материях некромантии, больше отдавая дань воинскому искусству. Сейчас в его ушах звенел злорадный смех Деккера, когда ему принесли весть о том, что командовать обороной Элагона будет Эвианн Миттернейл, наследник проклявшего его в веках и проклятого им самим рода. И только он, Дориан Сумеречный, бывший командор ордена Льва, заметил, что Деккер смеялся только на публику, а в глубине души Черного Лорда застыла одна лишь ненависть… и что-то еще. Страх? Вряд ли. Но то, что орден Златоокого Льва застрял у Деккера Гордема, как кость в горле, Дориан осознал четко. Все остальные приняли его игру за чистую монету, но только не он. Теперь, после беседы с Великим магистром в стране Смерти, Сумеречный наконец понял, чего так опасался Деккер, – того, что однажды он, Дориан, все узнает. Узнает правду о своем изгнании из ордена. Сероглаз, проныра, каких поискать, явился к нему, чтобы настроить бывшего паладина против Черного Лорда. Чего только он ему не говорил, каких только доводов не приводил. Среди прочего он рассказал, что именно Деккер стоял за самозванцем Джеймсом Ричмондом, из-за которого благородный рыцарь Льва вынужден был – неслыханное дело! – обнажить меч в зале Конклава. Сумеречный с презрением бросил в ответ, что ему все равно. Но это его безразличие оказалось лишь маской, на самом же деле яд старой обиды глубоко проник в черную душу некроманта… Повелитель Умбрельштада ныне лежит в каменном гробу, обмотанный крепкими цепями, – это на случай, если Черному Лорду вздумается выбраться, но здесь никто не сомневался, что ему уже не прийти в себя. Дориан Сумеречный принял решение…