Смутные времена. Книга 7
Шрифт:
– Ушел, значит, придурочный?
– Ушел, как есть. Вчерась,– староста преданно "ел" глазами начальство.
– Ладно. Верим, Егорий. Хотя жаль, что ушел этот человек. Ведь замерзнет в лесу. Снега нынче намело, так ведь и далеко-то не уйдет.
– На лыжах он подалси, хер-р-р-р офицер. Сам же и выстругал за месяц. Дурак, конечное дело, но вот лыжи смастерил однако. На них и подалси. Котомку на плечи нацепил и подалси.
– Лыжи смастерил? Не такой уж и придурок, значит. Однако в лесу-то голодно, волки и бандиты за каждым деревом. Все равно пропадет.
– Знамо дело. Потому и звал я его. Жалко дурня-то стало. Только он и не оглянулся. Такой вот дурачок.
– Что же, Егорий, с тебя спрос самый последний, раз дурачок, а вот скажи-ка ты мне, что это за стяг ты вывесил над домом своим? Что-то непонятный он какой-то. И гакенкрейц и серп с молотом комиссарский и еще Фюрер там изображен вместе со Сталиным. Это что за художества?
– Как Сталин?– разинул рот староста.
– Натурально, в профиль, с усами,– Сергей приподнял брови.
– Быть не может того,– щелкнул челюстью Егорий.
– Сходи, убедись,– разрешил ему Сергей и староста выскочил из хаты. Вернулся он бледный, как будто за минуту, которую отсутствовал, успел отморозить лицо. Флаг произвел на него впечатление соответствующее.
– Это, это, хер-р-р-р, непонятно как… Должно от морозу,– высказал он предположение.– Позвольте снять немедля?
– Снимай. Чего уж там, коль мороз у вас такие фокусы выкидывает, да сюда неси. Взглянем на эти чудеса природы вблизи,– староста полез на чердак, а из него выбрался на крышу и флаг, с профилями вождей содрав, вернулся с ним в руках. Остановившись перед Сергеем, он развернул его для демонстрации.
– Мороз это, хер-р-р,– убедительным тоном, подтвердил он изначальную версию.
– Вижу, что мороз. Другого объяснения просто и не найдешь. Разве что предположить, что это кто-то поглумиться над Фюрером решил и разместил его в обнимку с Иосифом Виссарионовичем. Ишь как глаза-то вытаращил. По-хо-ж, каналья.
– Ни в коем разе, хер-р-р-р офицер, мороз это. Боле некому. У нас так никто не сможет. Не учены такой премудрости,– пробормотал староста.
– Убери с глаз моих, Егорий. В печку вон брось,– махнул рукой Сергей в сторону печи.
– Слушаюсь,– Егорий метнулся к печке и поспешно затолкал тряпку в ее зев, захлопнув заслонку и подперев ухватом, будто опасаясь, что кто-то из вождей выскочит из огня.
– Спасибо за угощение, староста,– поднялся Сергей.– Живешь ты отвратительно, детей вон полна печка опять же. Как до весны дотянешь? Много гороха-то запас?
– Бочонок, хе-р-р-р офицер,– не стал скрывать количество запасов староста.
– До весны, значит, дотянете, а там глядишь, и лебеда с крапивой попрет на огороде,– усмехнулся Сергей.– Счастливо оставаться,– уже в танке он спросил у Михаила:
– Ну, как тебе, староста?
– Нормальный мужик. В деревне, кроме придурка Хрюкина еще десяток наших красноармейцев прячется. Из плена сбежали, ну а бабы их выхаживают. Партизаны тоже заглядывают, он тут ими и поставлен, так что флаг ты ему правильно сжечь велел. Повесили бы немцы Егория, а у него пятеро на печке сидят, ты правильно подсчитал.
– Ну вот, блин, опять я маху дал. Над нормальным человеком прикалывался,– огорчился Сергей.– Как вот они тут живут на одном горохе?– Сергей высунулся из башни и крикнув, стоящему с непокрытой головой старосте:
– Эй, Егорий, держи подарок от Фюрера, за то, что освободил его от компании сомнительной,– швырнул к ногам старосты два увесистых мешка. Танк, рыкнул на прощанье и, развернувшись, ушел обратно в сторону Рузы, а староста с супругой, проводив его взглядом, переглянулись и попробовали шевельнуть мешки. Однако оказались они неподъемными, и пришлось тащить их в дом вдвоем. Затащили и, развязав, застыли оба изумленно. В мешках оказались продукты. Сахар, крупы, масло. Фюрер не забыл и о детях, положил в мешки несколько килограмм конфет в блестящих обертках.
– Во, мать, это че тако? Как понять?– Егорий скреб в бороде, а вокруг уже столпились ребятишки и тянули руки к блестящим фантикам.– Цыц,– остановил их отец.– От немца, вдруг с отравой. Псу надобно сперва скормить, проверить. Нако вот, Петруха, сбегай живо,– сунул он конфетину сыну и тот, вытянув ее перед собой, унес во двор. Вернулся обратно с радостным криком:
– Полкан не сдох, хорошая, без отравы…
– Рано радуешьси. Может еще сдохнет. Отрава разна быват,– авторитетно заявил отец, и дети притихли, а потом через каждые пять минут бегали проверять, жив ли Полкан… До самого вечера. Полкан сдыхать не собирался и на следующее утро семья смело пила чай с конфетами.
– Может это и не немцы были?– сообразила старостиха.– Больно по-нашему чесали бойко.
– И не повесили за флаг-то,– скреб в затылке Егорий.– Немцы бы за Сталина враз бы вздернули, пади. Кто же тогда? Неужто наши разведчики переодетые? А что? Свободно могли. Танк опять же, вон какой. У немца я таких не видал в Рузе. Значит – наши. Вона, даже кашу есть не стали, постеснялись. Увидали сколько ребятишек и выдумали, что, дескать, без мяса не станут. Немец-то, пади умял бы за обе щеки весь чугун и еще добавки потребовал бы.
Последний довод показался семье самым убедительным, и она заулыбалась, с гордостью посматривая на главу семьи, который все так правильно разложил по полкам.
– Значит, всем рот на замок и никого мы тут не видали, ежели кто спросит,– закончил Егорий.
– Правильно, тятя, вдруг немцы их ловят,– пискнул Петруха и получил одобрительный подзатыльник за сообразительность.
Глава 2
Не доезжая до Рузы пару километров, Михаил свернул направо и, выехав на заснеженный луг, остановил танк.