Снайперы Первой мировой

Хескет-Притчард Х.

В 1-й армии существовало повествование и о другом набеге, за достоверность которого, однако, я лично не ручаюсь, но которое в армии считалось вполне правдивым.

Нашей воздушной разведкой велось самое тщательное наблюдение за всеми движениями противника. Техника воздушной фотографии была чрезвычайно усовершенствована в течение войны, так что, в конце концов, ни одно малейшее изменение, ни одна работа германцев не ускользала от нашего внимания. Перед каждым набегом мы были в состоянии ознакомить всех участников его – до рядового солдата включительно – с подробным планом данного участка, сделанного по воздушным снимкам.

Конечно, немцы делали то же самое, хотя и не в таком размере, так как их летчики не

осмеливались облетать наши позиции в такой степени, какая практиковалась нашими авиаторами по отношению к их расположению.

Однажды немцы, готовясь к набегу на один из наших участков, сделали воздушные снимки с этого участка и выстроили в ближайшем тылу у себя точную копию того участка, на который предполагался набег; построив этот учебный окоп, они стали готовиться к набегу, репетируя эту операцию, как театральную пьесу, что, впрочем, практиковалось и с нашей стороны.

Один из наших летчиков случайно набрел на одну из этих репетиций и, видя сосредоточение войск и новые земляные работы, снял это место. Снимок был препровожден в штаб армии.

Здесь в то время находился выдающийся специалист по части воздушных снимков, который, имея под рукой снимки всей системы наших полевых укреплений на протяжении всей армии, распознал воспроизведенный немцами участок и сделал соответствующий вывод.

Упражняться в набеге на небольшой сравнительно участок, немцы могли лишь с одной определенной целью – а именно: с целью набега. О намерениях немцев было сообщено в оперативную часть, которая в свою очередь уведомила об этом соответствующее строевое начальство. Когда немцы, через некоторое время, действительно предприняли набег, с нашей стороны были приняты все меры к должной встрече их, и нападение было блестяще отражено.

Повторяю, я не могу утверждать, что эта история вполне правдива, но она и подобные ей рассказывались, как пример блестящей работы нашей авиации [32] .

С психологической точки зрения, выход ночью на нейтральную зону, в особенности для одиночного человека, – дело безусловно жуткое. Лично я считаю себя не вправе особенно распространяться об этом, так как я бывал на нейтральной зоне при упомянутых обстоятельствах всего лишь несколько раз. В один из таких случаев я пережил страх, какой мне не хотелось бы испытать в жизни еще раз. Так как дело идет о моем личном переживании, я не премину рассказать этот случай тем более, что описывая его я никого не задеваю.

32

Это бывало и на русском фронте. Так, в начале 1917 года, в районе Фокшаны—Мерешешты (Румыния), Франко-Румынский авиаотряд, приданный 71 п. д., предупредил о готовящемся набеге на определенный участок нашей позиции германского штурмового батальона, занимавшегося у себя в тылу на учебном городке, скопированном с этого участка наших позиций (Прим. ред.).

Я пробрался на нейтральную зону и подполз к полуразрушенной постройке; была темная, ненастная ночь и было возможно, что постройка приютила кого-нибудь из противников.

Послушав несколько времени и не слыша ничего подозрительного, я вошел в постройку, пол нижнего этажа был завален обычным в таких случаях мусором и кирпичами. По стоявшей туг же лестнице я взобрался на верхний этаж и, двигаясь на цыпочках, начал обследовать его. От времени до времени окрестность освещалась германскими осветительными снарядами, промежутки между которыми казались особенно темными. В один из таких темных моментов, моя левая нога вдруг потеряла опору под собой. В такие моменты мозги работают особенно быстро, хотя и не ясно – первая мысль, бросившаяся мне в голову, была – что либо какой-нибудь незамеченный мною немец схватил меня

за ногу, либо что она подбита попавшим в нее осколком снаряда. Но так как ни того, ни другого не случилось, я несколько пришел в себя и, обследовав пол, нашел, что я просто провалился ногой в отверстие в нем, и следовательно отделался лишь испугом и глубокой царапиной на ноге. Но сознаюсь откровенно, что момент был весьма и весьма неприятный.

Это лишь один из тех незначительных, ежедневных инцидентов, с которыми должен считаться каждый выходящий на нейтральную зону, но, тем не менее, они очень неприятны, принимая во внимание напряженное состояние нервов, в котором неизбежно находится каждый разведчик.

Выползание на нейтральную зону днем при наличии удобного укрытия – дело совсем иного рода: здесь все зависит от вашей ловкости и умения пробираться вполне скрытно, лично я во всяком случае предпочитаю выползать в дневное время, полагаясь на свои собственные силы, чем лазить по разлагающимся человеческим трупам ночью, с ясным сознанием, что здесь все зависит лишь от случайности.

Когда высылается разведывательный поиск, донесение о результатах его должно делаться в установленной и вполне определенной форме, с упоминанием состава партии. По этому поводу я прошу читателей обратить внимание на приложение в конце книги, касающееся поисков.

Я хотел бы еще обратить внимание на правильную передачу устных донесений ординарцами. Человек взволнованный проявляет склонность к излишней многоречивости, а потому важно обучать ординарцев передавать донесения ясно и как можно короче.

В течение войны подымался вопрос о точном разграничении обязанностей снайпера и разведчика. В некоторых кругах высказывали мнение, что функции снайпера и разведчика совершенно различны между собой. Такие люди говорили, что дело снайпера заключается, главным образом, в истреблении противника, дело разведчика в раздобывании сведений о нем.

Наша школа не соглашалась с таким взглядом, ибо на практике должны представляться случаи, когда и разведчик будет принужден драться, либо для того, чтобы доставить начальству собранные сведения, либо – чтобы раздобыть их. И странно было бы, если бы солдат, просыпаясь утром, задавал себе вопрос: «Кто я такой сегодня – снайпер или разведчик?»

Я считал нужным упомянуть о таких взглядах, потому что, они широко и упорно защищались.

Современный разведчик должен быть человеком с всесторонними сведениями, он должен знать больше, чем я мог бы перечислить здесь, и по этой причине характер работы разведчика меняется в зависимости от тех условий, при которых ему приходится действовать.

Я думаю, что современная наука была привлечена слишком поздно к делу правильного снабжения разведчика. Разведчик в течение нескольких, немногих часов, может быть вынужден действовать и как снайпер, и как наблюдатель, и как разведчик прошлых времен, когда является необходимость пробраться в непосредственную близость к противнику. Он должен быть человеком развитым к находчивым, способным быстро и правильно разобраться в обстановке, решительным, понимающим ценность укрытия и фона и, ко всему этому, обладающим инстинктом ориентировки.

Поэтому обучение разведчиков на войне было делом не легким, а в случае, когда солдат не обладал известным природным дарованием – почти безнадежным. Представьте себе, в каком выгодном положении находится командир батальона, имеющий среди своих людей, хотя бы несколько, вполне надежных разведчиков, к донесениям которых он может относиться с абсолютным доверием – и действовать на основании донесения, не опасаясь ошибок или даже только неточностей. Такие люди насчитывались сотнями среди шотландских ловатских разведчиков; правда, жизнь последних протекает в обстановке, где безошибочная точность наблюдений, сознательная ловкость и неуловимость движений играют первостепенную роль.