Снег
Шрифт:
– Чувствую, я сегодня напьюсь, хо-хо.
– Ага, текилы вдаришь, а соль уже с пола слизывать будешь.
– Олесь, а пойдем с нами, бухнем, а то мы тебя пьяной не видели.
– Да она уже щас пьяная, не видишь, не слышит тебя.
– Не-е, вранье это всё, она не пьет, она зашитая.
– Олесь, фляга с собой?
– Ну ладно, оставь ее, а то она щас ментов вызовет, ха-ха.
– Кстати, че там тот мент?
– Какой? Мой?
– Ну твой, женатый который.
Да, че-че, а то будто неясно – прет шмару одну, уж точно не от хорошей жизни. Зато балует ее подарками
Всё это они обсуждают тут целыми днями, не стесняясь меня. А чего им меня стесняться – я тут словно мебель, словно рыбка в аквариуме. Потому-то я и в курсе всей их тошнотворной личной жизни.
Вторую вот – сосед-алкаш жучит. Видимо, трезвым он на нее забраться брезгует, а дальше лестничной площадки ему идти влом. Вечно она его по телефону при всех ругает за пьянки, а он у нее постоянно деньги занимает. А не бросает она его, потому что, мол, он нужен для здоровья, пока нормального не встретит. Этим веским «для здоровья» они постоянно оправдывают свое обыкновенное потаскушество.
А от третьей не перепадает только бомжам, да и то лишь тем, которые вообще мало спопрошайничали за день.
И все они крутят своими жопами перед 40-летним Святым Георгичем, женатым, с тремя детьми, надеясь стать его второй леди, но, конечно же, единственной любимой. Думаю, они и привороты всякие на него делали, эти-то точно могут, но пока никому из крыс ничего не перепало. Георгич мужик верный, глубоко верующий, строго соблюдающий пост, и, видимо, свыше хранимый от соблазнов и искушений и будет храним во веки веков. Аминь.
– Вот это валит, жесть.
– Вроде писали, что март будет снежным и мерзким, до середины точно.
– Да так всегда в марте.
Зато вы мерзкие в любой месяц, и не до середины, а от прически до педикюра.
– Включи чайник.
День тянется как старая ящерица, раненная топором в спину.
Я смотрю в окно.
Я не замечаю хихиканья местных крысух, их безмозглого трепа и раздражающего запаха их пончиков и всяких там вафель.
Я смотрю, как падает снег.
Этот сакральный пейзаж за окном напоминает песок, что сыплется в песочных часах. И верхняя часть стеклянной колбы там, в облаках, потихоньку пустеет и пустеет, сокращая мое время. Нет… не потихоньку.
Наконец эти дуры начинают синхронно шоркать, напяливать на себя свои гламурные шубы из шкур бродячих лишайных котов и сваливают за дверь.
От них помещение не проветришь, их крысиный душок давно въелся в стены и отравляет любую добрую мысль в голове.
Поначалу думала оставить им записку: «Это вы виноваты», а лучше – «Это ты виновата», и оставить на столе Кузьминовой. Потому что «Это вы виноваты» каждая воспримет не на свой счет, а на счет остальных. И пусть тогда помучается, дрянь, да еще и две другие крысы, может, по-другому начнут на нее зыркать своими ядовитыми глазенками. Но потом решила, что всё это пустое. Им и так нехило от жизни досталось, ведь они – это они, и это настоящая трагедия. Я, может, и страдаю от комплекса неполноценности, а они реально неполноценны.
Три часа дня. Я в кабинете одна.
Зачем я вообще пришла на работу сегодня? Можно было и прогулять – на размер пенсии уже не повлияло бы. Сама не знаю почему. Я как бы соблюдаю весь ритуал, который начертила себе с самого начала: вести обычную жизнь до последнего ее часа. Это – чистить зубы, принимать душ, ходить на гребаную работу. Если следовать плану, всё пройдет хорошо. Кажется, так Бонапарт сказал. Или не так. Или не Бонапарт.
Я лезу в интернет. Ищу страничку того крутого клуба, о котором сегодня столько соплей высморкано. Вот, есть.
«Гость клуба “Бездна”, неотразимая Алиса, всю ночь зажигала толпу сногсшибательными танцами. Ее красота восхищает. Ее энергия сводит с ума. Ее желал каждый мужчина на этой площадке».
И фотография. Какая-то размалеванная мымра. Обычная интернет-жопа.
Называется – найди сто пятьдесят тысяч отличий.
Мое имя Протест.
Алиса. Именно так я просила маму меня переназвать. Когда твое имя Алиса, тебе и крутая фамилия не нужна.
Клуб «Бездна». Типа там глубоко, как в заднице.
Я разглядываю очередные фотографии с какой-то вечеринки и вспоминаю, как в юности мечтала побывать на такой с подружками. Танцевать с ними в середине зала в окружении восхищенной толпы и потом еще загадочно шептаться, поглядывая на каких-нибудь ребят. Беда в том, что у меня не было подружек. В отличие от той Кукольной Твари, вокруг которой вечно паслись с высунутыми языками наши пустоголовые одноклассницы.
Именно эта Тварь, которая сама себе придумала прозвище «Куколка», высосанное из какого-нибудь мультика для мелких писюшек, и откликалась только на него, превратила меня в изгоя. С того самого момента, как приперлась в нашу школу, в наш 5-ый класс, переехав из другого города. А вот жила бы там, в своей родной вонючей дыре, может, и я пожила бы дольше, чем до конца сегодняшнего дня.
А всё из-за чего! Из-за того, что у нас с этой Тварью дни рождения в один день. И ну никак невозможно для нее было делить этот праздник с кем-то еще.
Я раздавала всем конфеты в честь своего 12-летия, а она тут же засрала весь класс разноцветными шарами, устроила церемонию с огромным тортом и задуванием свечей и подарила каждому по какому-то сувениру из магазина подарков. Тварь.
И так – каждый год.
Потом меня даже стали забывать поздравлять на фоне этой гребаной королевы.
И даже сейчас, спустя 7 лет после окончания школы, она не может перестать напоминать о себе. Будто она и без того не живет до сих пор у меня под кроватью, словно монстр из детских кошмаров.
Эта Кукольная Тварь уже два месяца организовывает встречу выпускников – и именно, сука, в наш день рождения, то есть не в наш, а в ее. Который наступит через три дня. Правда, наступит не для всех.
Должно быть, у нее после школы не появилось более благоговеющих перед ней друзей, с которыми можно отметить свои вонючие именины, чем одноклассники.