Снега, снега
Шрифт:
– А, прозвище?
– Отсутствует.
– Почему? У всех переселенцев в «Чистилище» есть прозвища. Мол, традиция такая.
– А, вот, у меня нет.
– Почему? – продолжала упорствовать светловолосая девица.
– Ребята придумывали всякое, только мне все эти варианты не нравились. Глупые какие-то и слегка обидные. Характер же у меня тяжёлый…
– Наверное, как и твои пудовые кулаки?
– Это точно. Отрицать не буду. Люблю, знаешь ли, э-э-э… Разнообразные дуэли, скажем так. А тебя, потомственная аристократка, как зовут?
– Вандой. Это в честь
«Ничего себе!», – мысленно присвистнул Лёха. – «Какая термоядерная смесь! Бургундская кровь, итальянская, польская… Да, надо с этой сероглазой барышней вести себя поосторожней. В том плане, чтобы голову – ненароком – не потерять…».
– А что Ангелам надо от нас? – спросила Ванда. – Почему они помещают всех переселенцев в фильтрационные лагеря и обращаются, как с дикими зверями?
– Ничего сложного. В этом Мире – много веков назад – победила католическая церковь. Бывает. Теперь вся планета – единая Священная Римская Империя. Её жители – в морально-нравственном смысле – считают себя верхом совершенства. А все переселенцы – в их высокоморальном понимании – являются подлыми недоумками, недостойными пожинать сладкие и благостные плоды «церковной» цивилизации… Поэтому мы все подлежим тщательному обучению разнообразным и строгим религиозным канонам. Ну, и долгому очищению от всяческой греховной скверны, приобретённой в иных Мирах… Наиболее покорные и способные – со временем – становятся полноправными жителями этого Мира. Или же почти полноправными. Данный момент подлежит уточнению…
– А, неспособные и своенравные?
– Не знаю, – признался Лёха. – Принято говорить, что их «пускают в расход». Что надо понимать под этими словами? Понятие не имею. Может, физическую ликвидацию. Может, что-то совсем другое…
– Светает, – подойдя к маленькому окошку, сообщила девушка. – На востоке затеплилась тоненькая розовая нитка. Звёзды – постепенно – тухнут. То есть, гаснут.
– Это точно. Пора возвращаться в казармы. Впрочем, минут тридцать-сорок у нас ещё есть.
По плацу – со стороны учебного корпуса – шагали два охранника. Высокие, широкоплечие, в светло-стальных комбинезонах, с чёрными защитными шлемами на головах.
– В руках у ребятишек находится по короткой дубинке, а на боку у каждого размещена солидная кобура с лазерным пистолетом, – ехидно хмыкнул Лёха. – И какие из них, блин горелый, Ангелы? Насмешка сплошная, дурацкая… Кстати, они, обычно, по территории «Чистилища» прогуливаются тишком, то есть, молча. Типа – с сонным и скучающим видом. А сейчас о чём-то переговариваются. Причём, озабоченно, увлечённо и активно…
– Что такое – «лазерный пистолет»?
– Долго объяснять. Оружие такое, напоминающее – в первом приближении – средневековый арбалет.
– Говоришь, что у нас есть полчаса? – спросила Ванда.
– Есть.
– Тогда расскажи, пожалуйста, как ты оказался в этом Мире.
– Право, не знаю. Не уверен, что ты поймёшь.
– А, ты попробуй, Алекс. Ну, пожалуйста… Неужели, так трудно?
«Эге, уже – «Алекс». Однако, – непроизвольно отметил Лёха. – Впрочем, пусть. У неё очень мило получается – выговаривать это словечко…»
– Ладно, сероглазка упрямая, слушай…
Глава вторая
Лёха. Ретроспектива 01. Мудрый Ёпрст
То июньское утро откровенно не задалось. Голова – зверски – трещала с похмелья. Обиженная Ленка упорно не звонила. В шкафу не нашлось чистых носков. Пришлось, так его и растак, надеть вчерашние. И это – ещё цветочки… Брюки были мятыми. Щёки – колючими. На правой половине светлого импортного пиджака наблюдалась щедрая россыпь бежевых кофейных пятен…
– Хрень гадкая, – закуривая первую сигарету, констатировал Лёха. – И со временем туго. Даже кофе, блин, не попить. Мать его кофейную…
Он торопливо провёл несколько раз по щекам бритвой, облачился – вместо классических брюк – в вельветовые серые джинсы и, захлопнув дверь, покинул квартиру.
Естественно, что кроме вельветовых штанишек он натянул на мускулистый торс светло-бежевый исландский джемпер, поверх которого набросил утеплённую куртку. Кожаную, понятное дело. Московская весна – вещь неприятная и малопредсказуемая. Способная на всяческую неприглядную метеорологию, включая лёгкие утренние заморозки и затяжной дождь со снегом.
Машина, гнида ленивая и капризная, минуты три-четыре не хотела заводиться. А когда, наконец-то, завелась, всё чего-то недовольно похрюкивала, словно бы угрожая – остановиться намертво в любой момент. Типа – по важным и неотложным техническим причинам…
– Лизавета, родненькая, не подгадь, – осторожно перебирая ступнями ног по педалям, попросил Лёха. – Довези, будь, уж, так добра! Милочка… Обещаю, что завтра же отправимся на очередное ТО. Сколько я уже просрочил? Года полтора? Говоришь, мол, почти три? Ну, извини, родная. Обязательно исправлюсь! Гадом буду. Обязательно…
Машина, словно бы поверив в эти несбыточные и фантастические обещания, доехала, тихонько и терпеливо сопя, до начала улицы Академика Королёва, после чего резко остановилась.
– Спасибо, любимая киска! – душевно поблагодарил Лёха. – Отдыхай, Лизавета. Я скоро. Штатским гадом буду…
В приёмной Генерального директора Первого телеканала было душно, накурено, беспокойно и неуютно. В том плане, что к гостям и просителям здесь всегда относились недружелюбно, то бишь, откровенно по-хамски.
– Соблюдайте, пожалуйста, тишину! – недовольно хмурилась Мэри, сексапильная секретарша Генерального директора. – Вы же, всё-таки, не в кемеровском борделе… Поимейте совесть! Константин Алексеевич всех примет. Обязательно. То бишь, тех, кому было заранее назначено. Про остальных – ничего не знаю. Врать не буду…
– Говорите, кемеровский бордель? – тихонько восхитился чей-то масляный голосок. – Это, собственно, какой из них? Тот, что возле вокзала? Ну, на той узкой улочке, которая – с востока – идёт параллельно проспекту Ленина? Не там ли мы с вами, милочка рыжая, виделись когда-то?