Снега, снега
Шрифт:
– Почему – жалко? Из-за чего?
– Какой же ты, Алекс Петров, чёрствый и бесчувственный! Мы же с тобой познакомились здесь. Более того, именно в Мире «церковников» стали мужем и женой – перед Богом и людьми.
– Ах, да. Конечно же. Жалко. Извини, любимая. И закаты здесь – очень красивые… Кстати, возможно, будет и ещё одна ночь. Проведённая, скорее всего, в воздухе. Или, наоборот, за подготовительными мероприятиями к полёту…
После короткого завтрака – мучная болтушка и запечённая вчерашняя форелина на двоих – Лёха объявил:
– Выходим на маршрут! Подожди, я кипяток – из котелка – перелью в походные фляги… Суммарно получается около полутора литров. Должно, по идее, хватить…
Когда было пройдено три километра с небольшим довеском, Ванда – расстроенным голосом – сообщила:
– Очередной обман, блин горелый! На вчерашнем закате эти болота смотрелись очень симпатично. Разноцветные милые камышики, понимаешь. Серые и светло-зелёные круглые озёра… А, что мы сейчас видим перед собой?
– Да, что мы видим?
– Камыши – высокие-высокие. Стена сплошная. Земля стала мягкой и вязкой. Под ногами уже противно чавкает… Оп! Меня какая-то крылатая гадина укусила за щеку. Больно… Смотри вперёд! Роятся и роятся. И счёта им – кровожадным – нет…
– Останавливаемся и тщательно намазываемся самодельным «антикомарином», – скомандовал Лёха. – А по поводу «сплошной стены» ты, графинюшка, не права. Вон же она, широкая просека, протоптанная в камышах. Ведёт, кстати, в южном направлении.
– Кем – протоптанная?
– Какая разница? Мы же предварительно, прежде чем пускаться в путь через болото, включим низкочастотные излучатели.
– И то верно, – согласилась жена. – Действительно, какая разница – кто конкретно убегает от тебя? Убегает и убегает…
– Лучше намазывайся! И голову тоже!
– А, как же волосы? Жалко.
– Намазывайся. Потом отмоемся… Готова? Запихай бутылку во внутренний карман куртки. За мной!
Каждый шаг, благодаря вязкой болотистой почве, давался с немалым трудом. Над головами путников – с угрожающим гулом и противным визгливым писком – роились неисчислимые стаи голодных насекомых. Через каждые полтора часа приходилось останавливаться и заново тщательно намазываться «антикомарином». Заодно, естественно, и отдыхали, переводя дух и жадно глотая тёплый кипяток.
– Жарко-то как! – ныла Ванда. – Пропотела вся насквозь. Мошкара эта ещё. Так и лезет в глаза, нос и рот… За что мне всё это, Господи? Волосы – от дурацкого «антикомарина» – стали липкими и сальными. Как я их теперь отмою? Бред горячечный и блин горелый. Запросто можно сойти с ума… Ненавижу болота! Ненавижу, ненавижу, ненавижу…
– Не переживай ты так, любимая, – уговаривал Лёха. – Успокойся, пожалуйста. Всё в этом Мире (да и во всех других Мирах), рано или поздно заканчивается. В том числе, и всякие навороченные пакости. Ничего, прорвёмся…
– Не впервой.
– Молодец. За мной!
Они упорно и целенаправленно, регулярно смахивая со лбов капельки пота, шагали по мхам и топям заполярных болот.
«Заполярных? Ха-ха-ха!», – нервно рассмеялся впечатлительный внутренний голос. – «Скажешь тоже, братец. Хоть стой, хоть падай. Скорее, уже по тропическим болотам, мать его… Видишь, след на земле? Толстый такой, широкий и извилистый? Не удивлюсь, если здесь – пару-тройку часов назад – прополз здоровенный аллигатор…».
Уже ближе к вечеру Ванда радостно сообщила:
– Кажется, камыши стали заметно ниже… Ага, впереди виднеется просвет. Ура! Конец противным и гадким болотам!
– Не кричи, сероглазка, – нахмурился Лёха. – Совсем рядом располагается территория запасного аэродрома. Надо быть начеку и соблюдать элементарную осторожность…
Наконец, под подошвами кроссовок радостно и приветливо заскрипели мелкие камушки. Ещё через некоторое время исчезли-испарились комары, мошки и слепни.
– Отдохнём? – предложила Ванда. – Смотри, какой удобный камушек. Напоминает мне садовую скамью в фамильном графском парке… Похоже, что и здесь земельку прилично потряхивало. И извилистых трещин хватает, а вон над родничком пар клубится…
– Стоп. Не галди, – останавливаясь, насторожился Лёха.
– Что такое?
– Запах странный… Чувствуешь?
– Ага. Характерный такой запашок. Трупный…
Они завернули за скалу. В просторной каменной нише была установлена четырёхметровая тренога, оснащённая чёрной параболической антенной, направленной в небо. К одной из перекладин треноги была привязана крепкая короткая верёвка, на которой висело, слегка раскачиваясь на свежем ветерке, человеческое тело.
– Идём дальше, – решил Лёха. – Что нам тут ловить-искать? Этот бедолага, судя по характерному запаху, висит здесь уже больше трёх-четырёх суток.
Метров через двести пятьдесят впереди показался забор из алюминиевого профиля, тускло блестевший в лучах заходящего солнца.
– Высокий, – огорчилась Ванда. – Выше трёх метров. Как же мы перелезем через него?
– Ничего, перелезем. Причём, легко и непринуждённо… А, что это за холмики – правильной формы – выстроились в ряд?
– Не иначе, могилы. Причём, свежие. Раз, два, три, четыре… Всего восемь. Недалеко от них – к валуну – прислонён лом и лопата.
– Интересное дело, – задумался Лёха. – Мистер Джонс – ещё при первом сеансе видеосвязи – говорил, что в штатном расписании запасного аэродрома числилось пятнадцать человек, считая его самого. Пятеро погибли при посещении нашей метеостанции. Один висит на треноге. Восемь лежат в свежих могилах… Что у нас получается?
– Получается, что в живых – из местных обитателей – остался только один человек, – дисциплинировано доложила супруга. – Ну, охламон умелый, полезли через забор?
– Стоит ли, прекрасная амазонка? От продолговатых холмиков тянется – вдоль забора – чуть заметная тропинка. Предлагаю – проследовать по ней. Не возражаешь?
– Никак нет, господин командир! Проследуем.
– За мной, рядовая!
Вскоре в заборе обнаружились настежь распахнутые двухстворчатые ворота.
– Заходим внутрь, – выдав жене браунинг, и зарядив оба направляющих паза арбалета, скомандовал Лёха. – Сними, сероглазка, пистолет с предохранителя. Я же тебе показывал, как… Молодец. Только, пожалуйста, не стреляй без моей команды…