Снега
Шрифт:
Слышен истошный вопль клоуна. Это Р ы ж и й — его изображает Х а з о в. С противоположной стороны появляется Б е л ы й клоун — его изображает Ф и л и п п.
Б е л ы й. Якобини! Друг! Что случилось? Почему ты плачешь?
Р ы ж и й. Как мне не плакать. План по сдаче молока надо выполнять, а у меня на ферме корма кончились.
Б е л ы й. У Мефодьева был?
Р ы ж и й. Был.
Б е л ы й. Дал?
Р ы ж и й. Дал.
Б е л ы й. Сколько?
Р ы ж и й. Сто сорок тонн.
Б е л ы й. Почему же ты плачешь?
Рыжи й. Не мне дал — соседнему совхозу.
Б е л ы й. Подожди, подожди, но Мефодьев сам прошлой осенью плакал потому, что план по заготовке кормов не выполнил. Как же он смел отдать корм соседнему совхозу?
Р ы ж и й. Нажали.
Б е л ы й. Кто?
Р ы ж и й. Сверху!
Б е л ы й. Высоко?
Р ы ж и й. Не высоко, не низко, а сам он — близко. Во-он тот дядя… (Показывает на Теньгаева.)
Б е л ы й (Теньгаеву). Ай-ай-ай! И не стыдно вам, дядя? А еще большой!
Р ы ж и й. Ай-ай-ай!
Т е н ь г а е в (шутливо). Ай-ай-ай! (Смеется.)
Б е л ы й. Якобини, почему ты грозишь пальчиком? Это и по твоей вине! Мы ни разу не видели тебя на сенокосе.
Р ы ж и й. Ого! У меня была ува-жи-тель-ная причина. На троицу должен был об этом (выразительный жест-щелчок по горлу) побеспокоиться, в яблочный спас окосел на один глаз, в день Ивана Купала на меня печная труба упала, а чтоб соседи не наводили тень на мой плетень, взял в нашей больнице бюллетень… Вот он… (Достает и разматывает длинный свиток с перечнями «болезней».) Смотри, сколько болезней.
Б е л ы й (читает). Галлюцинация, алкоголизация, симуляция, общая вибрация…
Р ы ж и й. И почти все — смертельные! (Подходит к Матрене.) Тетя Мотя, лечи, спасай!
М а т р е н а (включается в игру, испуганно). Уйди, окаянный!
Р ы ж и й. Гонишь? А помнишь, как мы в самый сенокос у тебя однова гуляли, первачок по стаканам разливали — твоего приготовления. Не напиток — коктейль «Умиление».
М а т р е н а. Верно, в тенечке отдыхали… Только всем, кто отдыхал… Ох, уж нам тогда Кузьма Илларионович «бюллетени» и прописал!.. А ну тебя, дьявол рыжий, ты давай план по молоку выполняй.
Р ы ж и й. Тетя Мотя, зачем ты о моем горе напомнила? (Плачет.) Травушки-муравушки, коровушки-буренушки…
Б е л ы й. Якобини! Не плачь! Я помогу тебе выполнить план по молоку. Я вырастил чудо-корову, которая не нуждается ни в сене, ни в комбикорме, — она питается исключительно одними резолюциями.
Р ы ж и й. Одними резолюциями?
Б е л ы й. Одними резолюциями.
Р ы ж и й. И больше ничем?
Б е л ы й. И больше абсолютно ничем.
Р ы ж и й. Ур-ра! Анатолий! У нас есть резолюции. Сколько твоей душе угодно. Получай! На весь год твоей чудо-корове жевать хватит.
Появляется «чудо-корова», которую изображают М а ш а и В и к т о р.
Б е л ы й. Моя чудо-корова дает птичье молоко, сухое молоко, сгущенное молоко, пчелиное молоко и, наконец, известковое молоко для строительства нашего дома отдыха.
Р ы ж и й. Хочу птичьего молока!
Б е л ы й.
Р ы ж и й. Много! Для продажи государству, детям, телятам, поросятам…
Б е л ы й. Обеспечу! (Кормит «корову» бумагами, они быстро исчезают в ее пасти.)
Белый клоун делает пассы.
Этика, поэтика, кибернетика, арифметика! Готово! Можешь доить!
Р ы ж и й (доит). Анатолий! Это не молоко! Это вода!
Б е л ы й. Из резолюций вытекает.
Смех.
Т е н ь г а е в. Товарищи! Товарищи колхозники! Я… я не рекомендую вам продолжать это представление. Знаешь, как это называется, Кузьма Илларионович?
М е ф о д ь е в. Что?
Т е н ь г а е в. Вот это… Это представление?
М е ф о д ь е в. По-моему, «чудо-корова».
Т е н ь г а е в. А по-моему… По-моему, это…. это… (Хотел сказать что-то чересчур резкое, но сдержался.) Я удивляюсь вам, товарищи колхозники, над чем вы смеетесь?
М а т р е н а. Да ведь смешно вроде.
Т е н ь г а е в. Что — смешно? Да разве это здоровая критика наших недостатков? Вы гордость нашего района и позволяете так смеяться над собой. Разве так надо критиковать? Да если миссис Стейнфорд покажет там кадры, которые она только что сняла… Американцам — вот кому будет смешно. Нам же, Кузьма Илларионович, должно быть стыдно.
В а р в а р а. За что Мефодьеву-то должно быть стыдно? Правду клоуны показывают. Знаете, почему у нас кормов не хватило? Потому что из района ваш приказ пришел — половину сена продать соседнему совхозу по себестоимости.
М а т р е н а. Глядь, к весне-то опять без кормов и остались.
Т е н ь г а е в. Что, что? Не понял!
Е г о р. А не отдали, глядишь бы, и выкрутились.
Ф а и н а. Разрешите мне сказать!..
Т е н ь г а е в (удивлен). О чем?
Ф а и н а. Об этом… Обо всем…
Е г о р. Пусть скажет.
Т е н ь г а е в. Вот как они — товарищи колхозники.
Г о л о с а. Чего там! Нехай!
— Говори, Фаина Григорьевна!
— Поделись опытом!
— Скажи свои мысли!
Ф а и н а. Да, я сняла этих клоунов. Дома сынишкам хотела показать. Только им, никому больше. А если нельзя, то я эту пленку уничтожу, выброшу… Да не об этом, земляки дорогие, мой разговор будет… Двадцать пять лет не была я здесь. Хоть и ферма у мужа, не бедно вроде живем, да только вы мне не завидуйте, вся наша жизнь — в кредит: и земля, и ферма, и машины — всё… Дай бог до смерти расплатиться. Работаем от зари до зари, иначе погибнем, по миру пойдем всей семьей, там уж никто тебе не поможет, никто в беде руки не протянет — затопчут. Да, о чем, бишь, я? Ах да, вот вы говорите — скотину без корма оставили. А я вот что скажу, люди добрые. Сами вы в этом виноваты, сами, никто больше. Насмотрелась я за сегодняшнее утро. Какое утро было! Сухое, солнечное, с рассвета можно было сеять, а вы душой-то все еще в своих огородах. В поле-то многих из вас повезли, когда уж тучи набежали, пять часов золотого времени потеряли. И это для себя-то, на своей родной земле! А ведь со стороны поглядеть, и выходит… (Смолкла.)