Снесла Баба Яга яичко
Шрифт:
– Ты знаешь, сколько будет два и два?
Из сапога высунулась рука с четырьмя растопыренными пальцами.
– А сколько тебе лет?
Девочка снова показала четыре пальца.
– А тебе? – послышался ее голос из сапога.
Кукла встала, нашла лист бумаги и ручку, крупно написала на бумаге цифру 80 и повернула лист в сторону девочки.
– Вылезай, тогда увидишь! – сказала Кукла.
Малышка высунулась.
– Восемьдесят! – сказала она.
– На самом деле мне еще не столько, восемьдесят исполнится в декабре.
– Ты в двадцать раз старше меня, – сказала девочка.
– А это значит, что ты в двадцать раз моложе меня, – сказала Кукла.
Кукла
– Послушай, детка, а не заказать ли нам с тобой сюда чего-нибудь сладкого из кондитерской? Что скажешь?
Девочка высунулась из сапога и кивнула.
– Мороженое или пирожные?
– Первое, – сказала девочка.
Кукла с облегчением вздохнула. Все-таки она совсем ребенок. Маленькая, сладкая девочка.
– А Тото?
– Какой Тото? – удивилась Кукла.
Вава пальцем показала на щенка.
– Хм. Тогда давай пойдем гулять, купим собачьих пирожных для Тото, а потом сядем где-нибудь и съедим мороженое. Что ты на это скажешь?
Девочка выбралась из сапога и без колебаний протянула Кукле руку. Кукла заметила, что у девочки темные, сросшиеся на переносице брови, которые на ее круглом личике кажутся похожими на примитивное изображение летящей птицы.
Все вылезло наружу. Как будто кто-то выломал дверцу шкафа в ее маленькой комнатенке на медицинском факультете, где она всю жизнь рисовала теперь никому не нужные рисунки, и они, свернутые в пыльные рулоны, вывалились из шкафа и размотались, как обои. Как высвободившиеся пружины, перед глазами Бебы выскакивали отдельные фрагменты: кости, мышцы, нервы, вся нервная система, железы, органы воспроизводства, мочевой пузырь, сердце, вены, артерии, печень, ухо, ушной канал, железы, желчь, желудок, кишечник, тонкая и толстая кишки, прямая кишка, анус, легкие, гортань, пищевод, глаз. Это было Бебино поле, Бебина «Герника». В этом бумажном хаосе блуждал затерявшийся сын Бебы.
Да, у Бебы был сын, Филипп. Склонность к рисованию он унаследовал от нее и сразу после окончания академии отправился за границу, сначала в Италию, потом в Лондон. Там он и познакомился с этим своим «партнером» («Партнер? Какое дурацкое слово!»). Через некоторое время Филипп, по словам Давида, захотел иметь ребенка, он так загорелся этим, что отдал всю свою энергию и время на то, чтобы оформить разрешение на приемного ребенка. Усилия увенчались успехом, и Филипп со своим партнером получили на воспитание девочку, которой было всего несколько месяцев. Но Филиппу не давала покоя мысль, что с ней станет, если с ним что-нибудь случится. И он не успокоился, пока они с Давидом не составили завещание, по которому в случае его смерти заботу о девочке берет на себя Беба. Когда Филипп умер от СПИДа, все получилось именно так, как он и предполагал.
Партнер оставил девочку Давиду, забрал все картины Филиппа и исчез. Это все, что Бебе удалось пока узнать от Давида. Но она еще его расспросит! Ведь Филипп, уехав из Загреба, редко писал ей. Иногда письмо, чаще открытка, только чтобы подтвердить, что жив. Обратного адреса никогда не было. С отцом он вообще не поддерживал отношений. Правда, на то и причин не было. Его биологический отец никогда не проявлял к нему никакого интереса, что, может быть, и к лучшему, потому что их общению, безусловно, пришел бы конец, когда
Разумеется, во всем виновата она, и нечего предъявлять претензии к отцу. Ведь это она отодвинула злосчастного отца в сторону, объявив его сначала «биологическим», а потом и «гипотетическим», а все только для того, чтобы Филипп принадлежал только ей, одной ей. Ее страсть к сыну привела к беде. Боже, чего только стоят воспоминания о том, как она покупала ему одежду – так, словно была ему не матерью, а любовницей. Пока он был маленьким, она одевала его как свою любимую куклу, а когда вырос – как идеального любовника, которого ей никогда не удалось завести. Когда его не было дома, она часто заходила к нему в комнату и долго стояла там, вдыхая его запах. Да, виновата была она. А когда он уехал, она день за днем мечтала о его возвращении. Да, она хотела, чтобы он принадлежал только ей, она просто не признавалась себе в этом. Скрывала свои чувства, притворялась, вступала в отношения с мужчинами, доказывая, что у нее есть собственная жизнь, что она самостоятельная женщина, которая вдыхает жизнь полной грудью. Тем не менее любовь лезла из нее, как монтажная пена, которой заделывают строительные швы, она заполняла все трещины, поры и отверстия. Она не могла его обмануть, рядом с ней было трудно дышать, воздух в их квартире стал слишком густым. Она ходила за ним, как собака, одним только своим присутствием вызывая сначала его жалость, а позже отвращение.
А потом как-то раз, вернувшись с работы раньше обычного, она застала сына в его комнате в постели с каким-то парнем. Она застыла на пороге, словно окаменев, он что-то кричал, но содержания его слов она не понимала. Она стояла не дыша, без единой мысли, не чувствуя осуждения. Он встал и захлопнул дверь буквально перед ее носом. На следующий день собрал вещи и ушел. Сначала она мучилась, не понимая, почему он так рассердился. Она была невиновна, если это правильное слово, – она ошиблась на одну секунду, действительно на одну-единственную секунду. Она была околдована самой картиной, видом мужского тела, которое она родила, которое было ее кровью, ее плотью. И она забылась, засмотрелась, потрясенная, забыла о человеческих нормах и правилах, и была справедливо наказана. Она ведь могла тут же закрыть дверь, смутиться, извиниться, но она этого не сделала. Она была виновата, она вынудила его уйти из дома… Ох, боже, да как же ей сразу в голову не пришло?! Ведь этот выигрыш в казино, он был предвестником страшной потери!
Послышался тихий стук в дверь. Она не ответила, у нее не было сил встать и открыть.
В комнату неслышным шагом вошел Мевлудин. Беба не шевельнулась. Губы ее ссохлись, макияж растаял и тонкими струйками избороздил лицо.
Мевлудин, не говоря ни слова, прошел в ванную, намочил холодной водой махровое полотенце и принялся обтирать Бебины щеки.
– Бедная ты, бедная.
Беба снова залилась слезами.
– Возьми, выпей. И не плачь больше, дорогая, побереги слезы, – сказал Мевло, протягивая Бебе стакан с водой. Беба выпила все до дна и почувствовала, что ей стало легче дышать.
– На, затянись, полегчает, – сказал Мевло, протягивая Бебе горящую сигарету.
Беба и Мевлудин молча курили.
– Не сердись на меня, – сказал после паузы Мевло.
– За что?
– За все, что я наболтал… Я просто считал, нам так веселее будет.
– Так нам и было весело.
– Просто я хотел сказать тебе это…
– Понимаю…
– Ну, значит, ты наверняка понимаешь, что я считаю, что ты просто супер. И что я тебя не забуду.
– Понимаю…
– Вот. А теперь, когда мы друг другу все сказали, я пошел.