Снесла Баба Яга яичко

Угрешич Дубравка

Перед такими сценами человек обычно замирает как загипнотизированный, как кролик перед удавом. Беба тогда молча села на пол у Пупы за спиной, обняла ее обеими руками, обхватила ногами, стиснула, как подушку, и они обе просидели так неизвестно сколько, прильнув друг к другу, как лежащие одна в другой ложки. Позже они никогда об этом не упоминали, Беба не спрашивала, а Пупа так никогда и не сказала ей, в чем было дело. Может быть, даже не было ничего особенного. Может быть, какое-то ее горе, которое в ней накопилось, подступило к горлу и застряло в нем, как рыбья кость. А Беба просто помогла ей эту кость выкашлять. И ничего больше. Чем больше мы стареем, тем реже плачем. Для плача нужна сила. В старости ни в легких, ни в сердце, ни в слезных

железах и мышцах нет сил для большого горя. Старость – это своего рода натуральный седатив, возможно, и потому, что старость уже сама по себе несчастье.

– С чего это мне вдруг станет ясно? Я была плохой матерью. Свою собственную жизнь растратила попусту. У меня нет никаких навыков бабушки, – сказала Беба.

– Посмотрите повнимательнее вокруг, посмотрите, сколько людей сделало ставку на вас!

– Как это?

– Ваш сын, например, поставил на вас. И выпал ваш номер! И ваша покойная подруга, она тоже дала вам шанс. И когда я говорю сейчас с вами, я ставлю на вас. Конечно, я ставлю всего лишь одну монетку, но ставлю именно на вас, а не на кого-то другого.

– Вы, Арнош, хороший человек.

– Возможно, но при этом я был плохим мужем, отцом и дедом. Единственное, что меня волновало в жизни, – это женщины. Я, дорогая моя, – пустой, ветреный человек. Но мне по-прежнему везет. Мало кто в мои годы может позволить себе такую роскошь.

– Не знаю. Мне семьдесят, я ничему толковому в жизни не научилась, и иногда мне кажется, что лучше всего мне было бы покончить с собой, – задумчиво сказала Беба.

Арнош глянул на Бебу и жизнерадостно продекламировал:

Если уж вы решили, что надо покончить с собой,Не спешите действовать, право,Выбирайте, как повар приправу,Свой способ уйти в мир иной.Утопитесь в тосканском вине,А в руке – букет розмарина.Не очень приятна картина,Зато ароматна вполне.Если уж вы решили, что надо покончить с собой,То шелковый шнур и розы —Тоже изысканный способ,Чтобы уйти в мир иной.Виньеткой в конце страницыПокажется смерть очевидцам.Если уж вы решили, что надо покончить с собой,Очень эффектный способ —Прыгнуть с моста, но не просто,А так, чтоб лететь стрелой,И лучше – спортивным стилем,Чтобы полет был красивым.Собираясь в последний путь,Захватите с собой шоколадку,Вдруг захочется отдохнутьИ поесть чего-нибудь сладкого.

– Чьи это стихи?

– Мои. Я исписал стихами толстенную пачку бумаги, но они не имеют никакой ценности. И чтобы я не впал в искушение продекламировать вам еще какое-нибудь, давайте чокнемся и пожелаем друг другу спокойной ночи, а после нее ясного солнечного утра! – сказал Арнош Козени.

А мы?

Пока жизнь думала, куда бы ей пойти,История, гляди-ка, отмахала полпути.

6

Парень и девушка сидели на скамейке в местном парке под огромным каштаном, роскошная крона которого возвышалась над ними как зеленая корона. Газон вокруг

был влажным и мягким.

Он казался какой-то ритуальной поляной, языческие сигналы которой никто не умеет разгадать. Местные птицы меняли оперение и повсюду оставляли свои перья. Издалека казалось, что молодая пара на скамейке защищена пушистой сетью, огромной индейской «ловушкой для снов». Птицы, скрытые роскошной кроной каштана, затихли, слушая чириканье людей.

– You are my pudding, my fruit pudding [58] …

Девушка слушала затаив дыхание, но взгляд ее был направлен куда-то под ноги, и время от времени она одной ступней почесывала другую.

– You are my peach melba, my cream alpine, my blueberry anglaise, my floating island, my chocolate йclair, my choux chantilly, my kirsch bыchette. You are my kirsch puff [59] .

– What? – весело заулыбалась девушка.

58

Ты мой пудинг, ты мой фруктовый пудинг (англ.).

59

Ты мое персиковое мороженое, кремовая горка, мой черничный десерт, мой шоколадный эклер… – и т. п. (англ.).

– You are my crogue-er-bouche, my brioche, my brioche au sucre, my almond cookie, my baba au rum, my biscuit, my biscuit de savoie, моя профитролька, – шептал Мевло в ушко девушки, румяное, как долька апельсина.

– Ah, Mellow, – прошептала девушка и задрожала от пьянящих мурашек, пробежавших по всему ее полному телу.

– Мевло, – исправил девушку Мевло.

– Mellow, – повторила девушка, глядя на Мевло широко открытыми глазами.

– My name is Мевло, – повторил Мевло, ныряя в два зеленых озера девушки.

– Mellow, – нежно сказала девушка.

– Ok, mala moja, vidim da mito ne'ceљ naucit… – смирившись, вздохнул Мевло.

Мевло накануне взял в кондитерской отеля меню и всю ночь провел, уча наизусть названия сладостей. Это был самый умный совет, который он мог получить. А получил он его от пана Арноша Козени.

– Мой юный друг, – сказал Арнош Козени, когда Мевло в отчаянии признался ему, что не знает английского и что ему непонятно, как объяснить девушке, что она ему небезразлична, – то, что вы не знаете английского, – ваше преимущество. Потому что если бы вы его знали, то могли бы наделать ошибок. А так совершенно безразлично, что именно вы произносите: химические формулы или названия частей автомобиля. Все равно в первой фазе отношений влюбленные не разговаривают – они щебечут.

– Как птицы?

– Да, как птицы, друг мой, – сказал Арнош Козени и добавил загадочно: – Не только щебечут, от них еще во все стороны летят перья.

– You are my truffle, you are my cake, you are my gateau basque, my guadeloupe, my nian gao with one hundred fruits, my vassilopitta efkoli, my tremolat, my black devil, my gianduja ganache, my sachertorte, my caramel, my marzipan, my marquise, my mousse au chocolat, my passion fruit cream, my passion fruit, my fruit, my passion [60] …

60

Ты мой трюфель, мой пирог… – и т. п. (англ.).