Снежный человек (с илл.)
Шрифт:
Перед ним на табурете — двое людей.
— Кондий! — узнал одного из них Тикка. — Поймали тебя все-таки, голубчика, а я набегался за тобой по лесу… бог знает, тут чего передумал…
Пузыренько нахмурился.
— Разрешите доложить… — торжественно начал он и снова перешел на свой родной язык: — Ось, спиймав якогось дида Мороза… — с полной серьезностью отрапортовал он и положил на стол ватную бороду.
В душе Пузыренько ликовал: «Спиймав-таки!» Тикка подошел к самому столу.
— Вот, товарищ начальник,
Начальник заставы пытливо взглянул на лесоруба. Но старый Тикка не отвел глаз.
— Я тороплюсь в школу, к ребятам на елку. Обещался у них дедом Морозом быть. Они мне и одежду такую справили.
— Вы не знаете этого человека? — указал Андреев на Кондия.
— Как не знать! Если бы не ваш пограничник, Кондий убил бы меня ножом, как лося…
И Тикка рассказал о своей встрече с Кондием и Онни. У конторы послышался шум. Вошли бойцы и лесорубы.
— Не нашли, товарищ начальник, охотника. Весь лес обыскали. Следы ведут в поселок…
— Да вот он… — смеясь, указал Андреев на пушистого деда.
— Тикка! — ахнули лесорубы. — Эк вырядился!..
И начали хохотать. Андреев крепко обнял старика и подвинул ему табурет.
У Пузыренько испортилось настроение: ему явно не везло с нарушителями.
От волнения и жары вата на спине и под мышками у деда Мороза расползлась. У стола и на табурете остались белые хлопья. Пот обильными ручьями стекал из-под пушистой белой шапки на нос деда Мороза.
Начальник смотрел на Тикку и добродушно смеялся.
— А где же паренек этот ваш? Я ему хочу еще раз спасибо сказать, — обратился повеселевший Тикка к Андрееву.
— Он в школе, на елке.
— Здоров?
— Не очень…
— А врага-то, поразившего его, он настиг?
— Как же, вот он… — указал начальник заставы на молодого человека с забинтованной правой рукой.
Тикка с интересом поглядел на диверсанта.
Тот сосредоточенно курил и смотрел мимо всех в угол.
Старик покачал головой и снова заторопился в школу.
— Мы пойдем вместе, — сказал начальник.
Он сам подклеил деду Морозу бороду канцелярским клеем и тщательно поправил ему костюм.
Диверсант с изумлением рассматривал этого веселого, смеющегося человека, имени которого боялись самые смелые нарушители.
Начальник заметил устремленный на него взгляд.
— Вы, — обратился он к нему, — чуть не испортили нашим детям елку.
Начальник оделся и вышел вместе с Тиккой. Захлопнулась дверь. У входа встали часовые. Тишина. Четко тикают висящие на стене дешевые ходики.
Тик-так… тик-так… — мерно раскачивается маятник.
Арестованного диверсанта раздражает мерное тиканье часов. Со смешанным чувством тоски и безнадежности он окидывает взглядом неуютное помещение лесной конторы: простой канцелярский стол, грубые табуреты, шкаф, остывающая печка.
На стене — плакаты, диаграммы… Как во всех конторах… И календарь…
В корешке последний листочек. Последний день старого года — 31 декабря.
— Да, сегодня повсюду встречают Новый год… — криво улыбнулся он. — Зажигают елки…
И человек вспомнил детство. Они жили в большом, красивом доме. В самые крепкие морозы в нем было тепло, уютно. Много прислуги.
Ему и его младшей сестре родители каждый год устраивали елку. К ним всегда съезжалось много нарядных детей, таких же, как они, детей богатых лесопромышленников, купцов и крупных чиновников. Они весело кружились вокруг елки, кушали много сладкого и получали дорогие подарки.
А напротив окон их дома теснилось много другой детворы, кое-как одетой в рваную овчинку, в лохматые отцовские шапки и худые валенки.
Сгорая от любопытства, они часами стояли у освещенных огнями окон.
Те, кто побойчей, забирались на деревья и, заглядывая в окна, пожирали глазами сказочную красоту сверкающей, нарядной елки.
Это были дети лесорубов и рабочих его отца.
Один мальчик, зачарованный красивым зрелищем, забылся и упал с высокого дерева.
Все дети очень смеялись.
Когда на другой день няня рассказала им о том, что мальчик болен, ушибся и сломал себе ногу, его сестренка сказала:
— Так этому мальчику и надо, пусть не смотрит на нашу елку!..
Это было очень давно…
В революцию лесорубы отняли у них лесные угодья, завод, дом. Разрушили и сожгли свои «маюшки» — жалкое подобие жилищ, в которых десятники его отца заставляли их жить.
Теперь у них прочные, светлые дома, хорошая еда, все учатся, знают, что такое кино, театр, музыка. Хозяева — они, те прежние лесорубы и рабочие его отца.
Сегодня они устраивают своим детям елку. А он будет сидеть здесь арестованный, в обществе потерявшего человеческий образ Кондия, этого бывшего лавочника, которому его отец даже не подавал руки. Но он связан с Кондием кровавыми и грязными делами. Они оба одинаково сильно ненавидят все советское. Смертельно ненавидят!
Он вспоминает только что виденного им лесоруба. Нарядился дедом Морозом, спешит на елку…
Им устраивают елку, им, поймавшим его!
Яростная злоба охватила этого человека. Он бросился к окну и ударил кулаком в стекла. Зазвенели осколки. Холод из окна заставил поежиться неподвижно сидящего в углу Кондия.
Луна взошла высоко. По всему снежному миру рассыпалось серебро. Как острая вершина празднично убранной елки, сверкает под окном штык боевой винтовки часового-пограничника.