Снежный мальчик
Шрифт:
– А ты знаешь, где растет золотой ананас? – спросил мальчик Пекмату.
– Этого не знает никто, – ответила та.
– Но все знают, что он растет в той стороне, куда мы идем, – сказал крокодильчик и кокетливо повел глазами. – Он всегда там, куда бы мы ни шли.
– Я должен его добыть! – твердо сказал Ром. – И я пойду с вами.
Они вышли из тоннеля на ослепленную солнцем площадь. Она была настолько обширна, что дома на противоположной ее стороне, несомненно, выглядели бы совсем крошечными, если бы только виднелись. Но они не виднелись, потому что площадь в середине была выше, чем по краям, и из-за этой-то ее выпуклости могли выглядывать лишь самые высокие флюгера на самых высоких крышах. Площадь была полна
– Мир ветшает, – сказал крокодильчик и, подхватив мальчика зубами за воротник, усадил на спину Пекматы, которая двинулась через площадь. – Верхние его сферы разрушаются и стремятся вниз, чтобы заслужить благосклонность госпожи Неи.
При этих словах Ром почувствовал, как Пекмата начала расти вверх и увидел, что возвышение посреди площади, хоть и похоже на бугор, но еще более похоже на яму, каким-то невероятным образом прикинувшуюся бугром.
– Да-да, ты прав, – бодро сказал крокодильчик. – На самом деле это не бугор, а яма. А точнее – зрачок госпожи Неи, в который она следит за всем, что делается наверху. Присмотрись внимательнее к площади и ты увидишь, что вся она – глаз. Бессонный глаз, всегда смотрящий вверх.
Мальчик окинул быстрым взглядом площадь и убедился, что это так. То, что люди принимали за мостовую, было поверхностью громадного желтоватого глаза с черным, как бы вывернувшимся наружу, зрачком посередине.
– Ничего себе! – воскликнул Ром. – Как же это глаз терпит столько всякой всячины на себе? Когда в мой глаз попадает соринка, хочешь – не хочешь – сразу слезы текут, а тут столько всего!
– Настанет день, и глаз закроется. – сказал сзади вибрирующий, как металлическая пластина, голос.
– А что же тогда будет с людьми? – спросил Ром, оборачиваясь. Он думал, что с ним разговаривает крокодильчик – только голос зачем-то изменил —, но тотчас понял, что ошибся.
– С людьми будет то, что они заслужили, – сказал тот же вибрирующий голос из телефонной трубки, висевшей в воздухе.
Ром протянул к ней руку, чтобы взять, но трубка презрительно фыркнула и улетела с видом оскорбленного достоинства. Как ей удалось, не меняя ни цвета, ни формы, показать это оскорбленное достоинство, оставалось только догадываться.
– Что это с ней? – удивился Ром.
– Она гордая, – сказал крокодильчик.
– Гордая? А чего же тогда с первым встречным разговаривала?
– Ты спросил. Она ответила. Но это вовсе не значит, что ее можно хватать! Ты, что же, всех, кто с тобой разговаривает, считаешь возможным тут же хватать?! Тебя, вообще-то когда-нибудь учили правилам приличного поведения?
– Но она же всего-навсего трубка! – рассердился Ром. – Она для того и предназначена!
– Ба! Да ты еще и циник! Час от часу не легче! А что ты знаешь о предназначении, о котором рассуждаешь с таким безрассудством и беспримерной дерзостью?!
Не желая продолжать, как ему казалось, пустые споры, мальчик стал смотреть вниз, где происходило немало весьма занимательного. Во-первых, он заметил, что глаз, который люди принимали за мостовую, постоянно меняется и движется, словно песчаное дно на мелководье стремительной реки. Во-вторых, он понял, что некоторые перемены в нем зависят от людей. По крайней мере, там, где людей было меньше, глаз был зеленее и спокойнее. А там, где людей скапливалось особенно много, и они суетились, глаз подрагивал и светился.
Нескончаемое движение внизу, было подобно движению гигантской карусели, смешавшей все и вся: и черных африканцев, и желтых азиатов, и розовых европейцев с загадочно клекочущими грифонами, мирно дремлющими длинноухими единорогами, пышноусыми черепахами и прочими существами и созданиями, названия которым вряд ли можно сыскать в людских языках.
Вот мелькнула проворная фигура Прибамбасса, и на спине надменной дамы в роскошном черном платье появилась розовая надпись: "Продано". Прибамбасс довольно ухмыльнулся, отряхнул ладони, с которых полетела розовая меловая пыльца, и сгинул в толпе. А следом за ним из-под полотняного грибка летнего кафе уже спешит Прибамба. Он весело облизывает мороженое и оглядывается на кафе, где только что с треском лопнул стул, зазвенели бокалы, и господин в светлом костюме, обрызганном оранжевым соком, поднимается с четверенек. В кафе слышится смех публики, молодые официанты кривятся и прикрывают ладонями рты.
И медленно, вдоль низкой каменной стены к середине площади – глаза плывет черно-коричневое существо, похожее на громадного налима с высоким плавником. Но это не налим. И не плавник, а кинжал торчит из его спины, и красный кровавый шлейф волочится за ним следом.
– Ужас, ужас! Сколько их внизу?! И все они такие разные! – услышал Ром сзади незнакомый надтреснутый голос. – Такие разные, и все такие одинокие!
Мальчик хотел обернуться, но не успел, потому что Пекмата, вдруг опять начала расти вверх. Чтобы не упасть, Ром приник к ее шее. Теперь он видел, как люди внизу, вопреки утверждению надтреснутого голоса, переставали быть отдельными, отъединенными друг от друга фигурками. Пространство между ними таяло, сливая их в одно целое, подобное прозрачному плещущему крылу диковинной птицы. Неожиданно для самого себя, мальчик подумал, что не бывает отдельных людей и, что как бы далеко ни находились они друг от друга, между ними все-таки нет никакого расстояния. Как нет его между рукой и плечом, стволом и веткой. И даже, если люди разделены другими людьми, все равно они вместе, потому что как бы перетекают друг в друга. И сам он был бы их частью, даже находясь на спине Пекматы, если бы только имел тень.
Удивленный своим открытием, Ром смотрел вниз, прижавшись к шее Пекматы. Словно золотая искра или блесна сверкнула над площадью-глазом. И все внизу взволновалось, помутнело и вздыбилось, будто стая хищных прожорливых рыб начала охоту. Ром с досадой почувствовал, что сейчас вновь услышит надтреснутый голос за спиной.
Но этого не произошло. Все звуки внезапно ушли, все вокруг погрузилось во тьму, и наступила тишина, какая бывает в умершем сердце. И только потом, когда Пекмата беззвучно дохнула вперед, когда позади в смутном полумраке остался лишь светящийся след ее движения и заиграло солнце, звуки вновь вернулись.
– Ну вот, мы и прошли долину безмолвия. – бодро сказал крокодильчик. – А это было не так-то просто. Не у каждого найдутся такие крепкие щеки.
– А при чем же здесь щеки? – спросил мальчик.
– Путь через долину безмолвия можно открыть лишь особым дыханием, – пояснил крокодильчик. – А для этого особого дыхания требуются особо крепкие щеки.
Пекмата стояла на зеленом берегу у тихой заводи, окруженной синими и фиолетовыми тенями Веев. Оглядевшись, Ром убедился, что это то самое место, где он расстался с Ринтоном и встретил Пекмату.