Сними обувь твою
Шрифт:
– Это мне следует извиниться – ведь я заняла вашу комнату. Но Эллен соберет мои вещи через полчаса. Я взяла на себя смелость распорядиться, чтобы сперва она приготовила чай. Вам необходимо освежиться после такой долгой и пыльной дороги.
– Наверное, Фанни не захочет выгнать тебя из этой комнаты, – сказал Уолтер. – Мы для нее что-нибудь придумаем.
– Не затрудняйтесь из-за меня, – сказала Фанни, поджав губы. – Со мной незачем церемониться.
– Моя дорогая Фанни, вы очень добры, но неужели вы думаете, что теперь, когда я уже почти совсем здорова, я буду занимать вашу комнату, если она нужна вам? Быть может, Уолтер уступит мне свою кровать в кабинете?
– Если моя постель не слишком жестка для тебя, – ответил Уолтер, – то я могу устроиться на чердаке с Повисом. В голосе Фанни зазвучала злоба.
– Моя комната достаточно велика. Вам нет никакой необходимости спать на чердаке рядом с грязным слугой. Уолтер пристально посмотрел на нее.
– Повис так же чистоплотен, как и я сам, а свежий папоротник – еще не худшее, что нам с ним приходилось делить. Беатриса приоткрыла дверь на кухню.
– Не забудьте кипяченые сливки, Эллен; и, пожалуйста, откройте баночку бартонского меда; мне хочется, чтобы миссис Риверс его попробовала. Наши пчелы собирают его на клевере и душистом горошке, Фанни. Или, может быть, вы предпочтете земляничное варенье? Эллен его неплохо варит. Кстати, Эллен, отнесите в спальню чистые полотенца и горячую воду для миссис Риверс.
Надеюсь, вы извините, что мои вещи еще не убраны, Фанни? Попросить ее распаковать ваш саквояж? Или вы разрешите мне предложить вам гребенку и щетку?
Опасность миновала, и Фанни покорно отправилась мыть руки. Когда она вернулась, Беатриса расставляла чашки.
– Я посягаю на ваши права, Фанни, но вы должны позволить мне это, пока не выпьете чаю. Сливок? Сахару? Уолтер, подай Фанни скамеечку для ног и пододвинь к ней этот столик.
Они пили чай и вели светскую беседу, когда Беатриса увидела, что к дому подходит Генри с мальчиками. Она все время надеялась, что успеет предупредить их. но теперь ей оставалось только, скрывая свое беспокойство, весело поздороваться и положиться на судьбу. Она встала, улыбаясь.
– А, вот и вы! Входите, входите и посмотрите, кто приехал!
На одно мгновение казалось, что откровенное замешательство Генри испортит все дело, но он заметил сигнал подвижных бровей жены и поспешил придать своему лицу надлежащее выражение. Вскоре Фанни ушла в спальню, и Беатриса начала кормить свою голодную семью. Уголком глаза она уже успела заметить, что мальчикам не по себе.
– Ну, кто прибежал первым? – спросил их дядя. Гарри и Дик виновато переглянулись.
– Мы… мы не кончили. Нет. песок был достаточно плотный… но у нас вышла неприятность с одним рыбаком.
– Какая?
– Да ничего особенного; так – пустяки. Дик наступил на сеть, а рыбак стал ругаться; он вел себя просто дерзко. Мне кажется, он был пьян.
– Вряд ли, – заметил Уолтер, – когда ожидается ход сардин, здесь не пьют: на счету каждая минута. А сеть пострадала?
– Почти нет. Порвалась только в одном месте, и то чуть-чуть. Но он так орал, словно от нее ничего не осталось. Уолтер нахмурился.
– Сеть, разорванная хоть чуть-чуть, становится бесполезной, ее надо чинить, а у рыбаков сейчас горячее время. Как ты наступил на нее, Дик? Сети – вещь заметная, а здешние жители их очень берегут.
Мальчики начали оправдываться. Дик, пытаясь обогна-гь брата в узком проходе между скалами, побежал по сушившейся сети, запутался в ней каблуком, упал и протащил ее по острому камню. Прежде чем он успел встать, из-за скалы выскочил какой-то человек и в бешенстве принялся ругать их.
– Вы извинились? – спросила Беатриса.
– Ну… я сказал, что мы ему заплатим за сеть; то есть заплатим, если он будет повежливее.
– Нет, Гарри, – вставил Дик, – ты сказал, что мы заплатили бы, если бы он был повежливее. Беатриса подняла брови.
– Другими словами, это означало, что, поскольку он дурно воспитан, вы не обязаны платить ему за испорченную вещь?
Гарри покраснел. Он считал, что и так был сегодня очень терпелив, без единого слова протеста приняв наказание, которое, по его мнению, было незаслуженным и унизительным; но он не собирался сносить при дяде такие язвительные упреки даже от горячо любимой и еще не совсем выздоровевшей матери.
– Само собой разумеется, мы заплатим, .мама; мы и не думали отказываться. Я завтра же отнесу ему полкроны.
– И извинишься?
– Мама, это невозможно! Если бы ты слышала, что он говорил, ты не настаивала бы.
Уолтер по-прежнему хмурился.
– Гарри, – спросил он, – что еще ты ему сказал?
– Ничего особенного. Только, что моему дяде, наверное, не понравится, что его арендатор так разговаривает с его племянниками.
– Конечно. Но мне не очень нравится и то, что мои племянники так разговаривают с моим арендатором, особенно если они неправы. Мне очень неприятно просить вас об этом, мальчики, но вы сделаете мне большое одолжение, если извинитесь перед ним.
– Если, конечно, вы не предпочтете, – добавила их мать, – чтобы за вас это пришлось сделать мне.
– Мама, ну, что ты говоришь! Как будто мы это допустим. Ты не представляешь себе, какие слова он употреблял.
– Не сомневаюсь, что весьма грубые, но, к счастью, я не его мать. Меня заботят не его манеры, а ваши.
Гарри, уже совсем пунцовый, повернулся к отцу, но не нашел поддержки даже у этого столпа сословных привилегий.
– Гм, – сказал Генри, – вы виноваты, мальчики. Конечно, этому парню следовало бы вести себя почтительнее с господами, но я не могу оправдать порчу рабочего инструмента из-за баловства. Гарри все еще пытался сдерживаться.
– Мы ничего не портили из-за баловства, сэр. Все произошло совершенно случайно, и нам с Диком было неприятно.
– Ну, так вот завтра вы с Диком и скажете ему это, как и следует настоящим джентльменам, и спросите его, какого возмещения он хочет.
– Гарри!
Визгливый окрик прозвучал совершенно неожиданно. В дверях стояла Фанни.
Ее мужу и Беатрисе было достаточно одного взгляда на злобно торжествующее лицо, чтобы понять, что она подслушала весь разговор. Она с решительным видом вошла в комнату и села напротив Гарри.