Снохождение

mso

— Сколько лет? — Мрууна перехватила разговор, зная, насколь могут затянуться эти вступления.

— Семь, — торопливо ответила мать.

— Благородная Ваалу-Мрууна, что это может быть? — несильно ударил по столу отец. — Она не спит по ночам. Тёмного боится! — заметил грозным голосом, будто бы дочь сим вершила величайшее посягательство.

— У львён в таком возрасте — от шести до девяти — проявляются многие расстройства души, — уклончиво ответила сестра. — Или просто меняется характер, по возрасту. Но также её могло что-то испугать или опозорить.

Ашаи-Китрах замолчала; мать испуганно смотрела на неё, отец отошёл к окну, заложив руки за спину.

— Либо, что много реже — это знак назначения путям Ашаи-Китрах, — вдруг добавила она с равнодушием сомнения.

— Ну, у нас не было Ашаи-Китрах в роду, никогда. И в твоём, Смилан, не было, да?

— Нет, не было…

Смилану очень взволновал простой вопрос мужа: она сильно сжала ладони, глубоко вдохнула, предательски вздёрнулся хвост; Ваалу-Мрууна пригляделась к ней, сощурилась, поймала взгляд. Всё поняв, внутренне улыбнулась.

— Вот больные на вот здесь, — отец двумя пальцами постучал по гривастой голове, — были. Я знаю свой род до пятого предка. И…

— Не говори глупостей! — резко оборвала мать, отвернувшись, словно её обнял стыд и страх от такого нападения на собственного самца.

Мрууна уверенно подняла ладонь в знак приглашения к покою.

— Так, мне надо её видеть. Это возможно? — обратилась она к матери.

— Да, да. Сейчас. Я позову.

Мать ушла, нечаянно-сильно хлопнув дверью. Послышалось преувеличенно ласковое, благостное:

— Миланэ! Миланэ! — так зовут детей, когда надо выпить очень горькую настойку.

— Да, мама? — послышался кроткий, спокойный голосочек.

Через миг Смилана вошла в столовую вместе с дочерью за руку. Львёна была худощавая для своего возраста, миловидная, с первыми знаками обаятельной маминой красоты: округлыми андарианскими чертами, маленьким подбородком и непременной тёмной каймой на кончиках ушей; ничего резкого. Окрас оказался немного темнее, чем у матери и отца — тёмноянтарь — что всегда объяснялось наследством от более давних предков. Улыбчивая и ласковая из виду, она имела забавное отличие: всё чуть прижимала уши, словно в знак неведомой вины; такое кокетство хорошо известно в среде молодых львиц, особенно городских (уши чуть прижми, голову опусти, засмейся). Выразительные серо-зелёные глаза.

Сзади плелась старшая сестра, лет одиннадцати от роду, усвоившая внешность рода отца — угловатая, нескладная, грубоватая. Когда мать и Миланэ с небольшой неловкостью встали рядом с сестрою-Ашаи, то она обошла их, вильнув хвостом, вежливо поздоровалась, села себе на стул и начала распоряжаться на столе, накладывая поесть.

Ваалу-Мрууна не проронила ни слова, лишь смотрела в глаза Миланэ. От этого взгляда львёна чуть поникла и застеснялась.

— Садитесь, дети, садитесь, — запоздало спохватилась Смилана, оставив Миланэ в одиночестве перед Ашаи.

Сложив руки на платьице, львёна не двигалась, спокойно ожидая своей участи.

— Присаживайся возле, — пригласила её Мрууна. — Наверное, ты знаешь, что меня зовут Ваалу-Мрууна. А тебя?

— Миланэ-Белсарра, сиятельная.

— Смею звать просто «Миланэ»?

— Конечно. Все так зовут.

— Будете с нами кушать? — с суетливой заботливостью спросила мать, уже накладывая дочери всё подряд, без разбору.

— Спасибо. Я и Дайни только что… поели, — застеснялась Миланэ, но ослушаться не посмела и придвинула тарелку.

— Вот гляди, твоя сестрица всё равно кушает, — заметила Ашаи.

Растерявшись, Миланэ не нашлась с иным объяснением:

— Она любит поесть.

— Эй! — обиделась та, со звоном бросив ложку.

— Милани! Дайни! Ведитесь прилично!

Но далее разговор потёк вполне чинно. Мрууна взялась расспрашивать Миланэ тою самой сахарной манерой, что любят взрослые: а сколько тебе лет? а в школу ходишь? ну и как тебе, что успехи? во что любишь играть, чем заниматься? какие праздники больше всего веселят? знаешь ли двенадцать велений Ваала для жизни Сунгов? знаешь? ты хорошая, маленькая Сунга? Отлично. Каковы были вопросы, таковы и ответы — без энтузиазма, натянутые. Тем не менее, Миланэ отвечала очень вежливо, с подбором слова, не по возрасту храня уважение к собеседнику и беседе. Но в какой-то момент Миланэ снизу вверх посмотрела на сестру-Ашаи, словно давая понять о подозрении: хватит сего, ты пришла с чем-то — так с чем?

Этот взгляд произвел необыкновенное влияние на Ваалу-Мрууну. Она заметно отшатнулась, даже уцепилась когтями в край стола со слышным звуком; потом, с обретением самообладания, поднялась и ещё раз уселась, расправив подол одежд.

— Я хотела бы побеседовать с Миланэ наедине, — и отметив дружный кивок матери с отцом, теперь спросила у неё: — Ты не против?

— Хорошо, — с улыбкой пожала плечами львёна.

Мрууна увела её в соседнее помещение, уютное и большое, с двумя картинами, изображающих охотников и всяких зверей, целой стеной со всякими рукодельными вещами, как-то маленькие тарелки, расшитые куски ткани, амулеты, ленточки и прочее. Там львёна должна была быть усажена на диван, но оказалось всё чуть иначе, и Миланэ предложила место для сестры-Ашаи, а сама уселась рядом — ну, право, хозяйка.

— Миланэ, есть маленький разговор. Мама очень волнуется, она говорит, что в последнее время ты изменилась.

— Да. Я знаю, что мама стала чаять меня странной, слышала разговор.

— Подслушивать — плохо.

— Знаю, великая. Пусть простится. Но я должна быть честной; ведаю, что Ашаи-Китрах нельзя врать.

— Это правда, — как-то тяжко согласилась Мрууна, словно это было великим наказанием, а не благом. — А ты тоже так считаешь? Ты изменилась?

— Да, — очень просто ответила Миланэ.

Легонько хлопнув в ладоши, Мрууна поудобнее уселась, упрятав хвост под лапы:

— Раз уж мы беседуем откровенно, то ответь: ты спишь хорошо?

— Да, — ответила львёна после небольшого раздумья.

— Помнишь, что видишь во сне?

Миланэ на миг поглядела в потолок, потирая шёрстку на предплечьях.

— Кое-что. Но не так, как помню что-то наяву, — на выдохе сказала она.

— Любишь играть с подругами? У тебя много подруг, друзей?

— Люблю. Не так много, — начала считать она на маленьких когтях, но бросила. — Им тоже известно, что я по ночам брожу. Им это смешно.