Снохождение

mso

И так, верно, делали многие сновидицы. Хорошо им, но для Милани это невозможно. Потому ею уже некоторое время владело сумеречное состояние духа: в чём-то злое, в чём-то бесконечно меланхоличное, в чём-то — ироничное; это случилось вообще после Приятия, но особо разлилось по душе именно сегодня, после сегодняшних снохождений.

Домой вернулась после обеда, и тут её ждал сюрприз, скорее неприятный. Дело в том, что когда она в последний раз посетила Дом Сестёр, то там её остановила одна Ашаи — старшая сестра угасающего возраста — и обвинила с трагическим укором, что Миланэ высокомерна и не хочет ни с кем беседовать. Миланэ ответила, что это не так, что она беседовала со многими сёстрами, и словца ради предложила навестить её дом, где у них состоится обстоятельная беседа о чём угодно. Эта сестрина хмыкнула и удалилась, и каков же был ужас воспитанницы Сидны, когда она действительно сдержала своё обещание: пришла сегодня, в неудобное послеобеденное время; Миланэ ничего не оставалось, как принять её, и начала беседовать с нею, точнее, эта престарелая, лет пятидесяти львица монологом жаловалась на жизнь (дети не жалуют и прочее) и здоровье (Миланэ узнала все её болячки да ещё то, что у неё совсем кончились лунные дни); потом очень быстро растрогалась и стыдливо читала совершенно нелепые для её возраста стихи о любви собственного сочинения. Также полила грязью всё сестринство Марны, но крайне расплывчато, неконкретно, безо всяких имён, и чувствовалось, какая это одинокая и загнанная душа.

Этот визит так и остался бы в памяти как неприятно-взбалмошный, если бы старшая сестра не обмолвилась по прощанию:

— Вообще, не вижу во львице ничего, что бы намекало на её столь двусмысленную славу.

— Что превосходная имеет в виду?

— Могу сказать, что не всем, но многим известно, — словоохотливо начала она, — что Миланэ является Ашаи рода одного из сенаторов, предыдущие поступки которого явно свидетельствовали, что он, как ни прискорбно, питает определённый род неприязни к нам, львицам Ваала. Сам факт подобного отношения должен настораживать, но что поделаешь — в Империи существует терпимость, даже благосклонность к своеобразному вольнодумству. Ходят некоторые слухи, уже более тихие, что у Миланэ есть определённые связи, в том числе — в среде Вестающих. Само собой, это похвально. Нет-нет, я ничего такого не хочу сказать, тем более, что все эти слухи не афишируются и не множатся, и вообще не имеют никакого скандального оттенка… Ну, пожалуй, разве что эта библиотечная история.

— Какая библиотечная история? — слишком пылко спросила Миланэ, о чём сразу пожалела: её интерес, испуг и взволнованность выдавали с ушами.

— Оооо, я не хотела обидеть Миланэ; я перед собой вижу славную молодую сестру, которая умеет слушать. Молва есть, что Миланэ имела некоторое отношение к происшествию в Марнской библиотеке… Хоть инцидент и замалчивается, естественно, но всё-таки новость не ушла от ушей сестринства Марны.

— Я оказалась жертвой обстоятельств. Точнее, поступков некоторых не очень далёких особ. Вообще, дело находится в попечении Надзора и всех полагающихся властей.

— Разумеется, разумеется. В целом и общем, слухи о том и ходят: трагическая случайность, жертва обстоятельств, стечение случаев. Но всё же: у Ваалу-Миланэ есть-то некоторая слава, можно сказать, даже в чём-то скандальная. Это убийство на улице! Необычайное происшествие. Скандальная слава. Но в наше время, я бы сказала, это скорее достоинство, нежели недостаток. Да… Красивого дня.

— Великого дня, — ответила Миланэ, провожая сестрину за дверь.

На немой вопрос «Что это было?», заданный себе, Миланэ ответила довольно быстро, для чего даже сверилась с Каррой-Аррам. Никакого злого умысла или подступничества за разговором не таилось, просто странную Ашаи понесло на болтовню; в какой-то мере встреча оказалась удачей, ибо теперь Миланэ знала, что о ней ходит немало разговоров. В иное время это дало бы пищу самохвальству и гордости, но сейчас это плохой знак, даже очень. Ясно, что действовать стоит очень решительно и крайне быстро, потому Миланэ облачилась, собралась и начала наставлять Раттану, что надо сделать в сегодняшний день, ибо хозяйка уходит надолго; но тут прибыл посыльный. Немногословный, он просто вручил небольшой свиток Ваалу-Миланэ-Белсарре, и был таков.

Свиток оказался приглашением на завтрашний «праздник вечернего часа» в самый лучший Марнский фансиналл от загадочной «старшей подруги». В самом приглашении присутствовала безупречная каллиграфия, использовались различные обороты вроде «верной сестре, незабвенно следующей аамсуне» и несколько слов древнего языка, из чего стало понятно, кто его составил, хотя никакого стампа и личной подписи Ашаи в конце не нашлось. И, наверное, чтобы Миланэ обрела окончательную уверенность, эта старшая подруга указала, что «хранит надежду на глубокую беседу с блистательной Ваалу-Миланэ-Белсаррой».

Дело яснее дня, и Миланэ, вздохнув, успокоилась. Фрея сама зовёт её, и это отлично.

Жаль только, что беседа не случится прямо сегодня.

Нужно ждать завтрашний день.

Но Миланэ умеет ждать.

«Я наброшусь на неё, я выпрошу её повлиять на кого угодно, хоть самого Императора, чтобы Амон стал свободным», — смотрела Миланэ в окно, где поверх низких крыш стелилось светлое, бесконечное, равнодушное небо.

Вечерело.

Миланэ в последний раз посмотрелась в зеркало, потушила свечи и спустилась вниз.

Одеяния Ашаи-Китрах намеренно далеки от скромности и прочих благоразумий; они изначально явились как фетиш, призванный волновать, впечатлять, выделять из фона. В Ашаи-Китрах живут страсти Сунгов, точнее, они изображают их, и нет ничего удивительного в намеренной соблазнительности образа Ашаи. Так было издревле, так есть и так, верно, будет до скончания сестринства.

«А этот день когда-нибудь наступит», — размышляла Миланэ, осматривая лапы в прихожей и ожидая Раттану. — «Всему приходит конец».

В среде Ашаи, тем не менее, принято, что всякая из них может соблюдать в одеяниях некоторые традиции своего прайда. И вот Миланэ, урождённая чистокровная андарианка (по крайней мере, все так думают), надлежащая старинному прайду Андари, не могла одеться так, как облачится, скажем, хустрианская Ашаи, с их неизменными глубокими вырезами и фривольными детальками. Но хустрианская никогда не возьмёт и венца с перьями, не подведёт так глаза тентушью, никогда не посмотрит столь меланхолично, никогда не примет сего образа сдержанного благородства.

Ей совсем не хотелось посещать ужин у Тансарра. Тем не менее, это необходимо. Во-первых, это вопрос уважения к патрону, да и вообще её обязательство как Ашаи рода. Во-вторых, Миланэ желала выяснить, нет ли у него нужных знакомств (а они наверняка есть), которые могли бы помочь с освобождением Амона.

Ужин собрал значительно больше голов, чем она предполагала увидеть, и больше напоминал пир. Собралось около пяти десятков львов и львиц; приходилось улыбаться, слушать, сидеть недалеко от патрона, рассказать несколько поучительных историй (почти что традиция: если на застолье есть Ашаи-Китрах, у неё должны быть в запасе несколько рассказов), обсудить засилье дхааров в западных провинциях и раздать какие-то пустяковые советы о поддержании здоровья. Очень удивилась отсутствию других Ашаи, и этим удивлением даже поделилась с патроном. Ответ был прост: он не водит знакомств в их кругах (и очень надеется, что Миланэ поможет устранить это упущение), а Ашаи рода гостей на такие встречи, как правило, не приходят.

Миланэ ждала, терпеливо ждала нужного момента, когда сможет побеседовать с патроном хотя бы чуть; но она, чуткая ко всяким нюансам и моментам, как всякая самка, поняла, что сегодня ничего не выйдет. Поэтому начала обращать внимание на то, кто именно находился на ужине; самыми видными оказались несколько друзей-сенаторов, помощник главы Регулата науки, искусств и веры, и лев из Имперского казначейства, занимающий высокий и малопонятный пост. И в какой-то момент почувствовала свою бессильность — она не могла ничего поделать.