Снохождение

mso

— Нет-нет, Синга, он попал туда по собственной недальновидности… и моей тоже… Ты не понимаешь. Они его не прятали, а воспользовались ситуацией.

— По собственной недальновидности? Миланэ, вот ты расскажи, как именно он туда попал, — Синга прислонился к спинке кровати, возложив на неё руки.

— Он украл книгу из Марнской библиотеки и его схватили.

— Ты просила его красть книгу? Кража этой книги — и есть всё дело?

— Нет… То есть, мы с ним сначала готовились её украсть, но потом отказались от этой затеи, — ответила Миланэ, закутываясь в покрывало. Затем помотала головой: — Да, короче, в краже этой книги и заключается всё дело.

— Вы отказались от затеи. Но он всё равно украл, да? — уверенно-отрывчатые фразы Синги.

— Кровь моя, Синга, к чему ты клонишь?

— А тебя не смутило то, что лев, сотрудник Тайной службы, так легко пошёл навстречу в этой затее с кражей книги? — подался он вперёд, сжав перед собой кулак. — Тебя не смущает то, что он раскрыл себя и вы познакомились?

— Наше знакомство было случайным, Синга! Я попала в беду, я упала в воду с моста, а он меня спас! — схватилась за голову Миланэ, понимая, что никогда не сможет ему объяснить.

Всем. Нужно. Что-то. Объяснять.

— В воду? С моста? — нахмурился Синга, подёргивая усы. Выглядел он так, словно услыхал речь на незнакомом языке. Потом вдруг хищно закивал головой: — Спасение в беде. Прекрасный повод для знакомства.

— Синга, я тебя не понимаю.

— Миланэ, этот Амон — проходимец, — объявил он.

— Он меня любит, Синга, ты не понимаешь! И я его люблю! Я ведь ощущаю такие вещи, меня в этом нельзя обмануть, понимаешь? Он заложник обстоятельств…

— Миланэ, никакой он не заложник обстоятельств. И кажется мне, что не сидит он ни в какой тюрьме. Они все очень ловко обвели тебя вокруг хвоста. Именно для того, чтобы ты мучилась, чтобы держать на поводу, чтобы ты делала те вещи, которые делала до сих пор!

Вдруг они оба вздрогнули, испугавшись: на улице раздался глухой звук падения чего-то большого, а затем раздался взрыв хохота. Синга подошёл к окну.

— Безобразие. В Хамаларе должно соблюдать тишину. Что они себе там думают?.. Аааа… Это, наверное, наследник Руфий.

— Что за наследник? — негромко спросила Миланэ, только лишь для того, чтобы отвлечься.

— Есть такой, известный марнский прожигатель жизни… — отстраненно ответил Синга. — Его отец был самым большим лизоблюдом в Императорском дворе, с предыдущим Императором на «ты». Можно сказать, похлопывал его по плечу. На сем и сколотил состояние.

Миланэ не нашлась с ответом; кроме того, она знала, о ком говорит Синга — в дисциплариях неплохо осведомлялись об отголосках политической и великосветской жизни. Вообще, с нею часто такое случалось — она притворялась, будто чего-то не знает и с притворным любопытством слушала, как ей кто-то объясняет суть дела, зачастую неверно и превратно.

— Моя мать говорила, когда тебя увидела там, на похоронах, что ты — очень чиста душой, — говорил он, дальше выглядывая в окно. — Поэтому она и взяла тебя, как Ашаи рода — чтобы противостоять Вестающим и им подобным. Мать с отцом думают, что я ничего не понимаю. Но я всё понимаю… Я понимаю и вижу много больше, чем все считают. Мать говорила, что ты не по годам мудра. Но Вестающие всё равно изощрились и смогли тебя обмануть.

— Нет, Синга, Амон не с ними. Он ни в чём не виноват.

— Он с ними. Он — мерзкий обманщик. Обманул тебя, познакомился, вскружил голову, ты раскрылась и рассказала, что хочешь какую-то книжку из библиотеки — не знаю, зачем она тебе — он украл, отдал тебе, попался. Слыхал об этой истории с книгой, слыхал, ты не думай, что по Марне молва не идёт. Вот ты прижата к стенке.

— Не говори так о нём, Синга. Он не мерзкий обманщик. Ты понял? Я его освобожу; с твоей ли помощью, без твоей помощи, используя тебя, используя кого угодно — неважно.

Он повернулся к ней, сидящей на кровати, стоя у окна; усмехнулся и снова начал созерцать заоконное.

— Ты глупа, — почти по слогам молвил он. — Я думал, ты мудра. А ты глупа. С самого начала я смотрел на тебя этими влюблёнными глазами; каждый день думал о тебе, пытался завязать отношения, но ты отбрасывала. И теперь узнал, ради кого. Ради кого! Того, кто натворил тебе множество неприятностей, кто следил за тобой по указу врагов моего рода — да и твоих тоже! И теперь ты притворялась всё это время, готовая принести меня в жертву, чтобы освободить этого мерзавца. И неважно, что будет со мной! Главное, чтобы у него — вора! — было всё хорошо!

— Уходи, — совсем отвернулась от него Миланэ.

Но он бросился к ней.

— Это всё, что можешь сказать? Вот интересно, как ты всё представляла? Вот со мной дело будет решено, я переберу отцовские дела, Вестающие примутся за меня, начнут расставлять ловушки. Они бы расставили, конечно, я бы попался. А ты? Ты бы дальше была Ашаи моего рода, да? Твой Амон был бы на свободе, ты бы с ним встречалась. Может, даже сожительствовала. Он бы переехал к тебе, в дом, подаренный моим отцом. Да? Даже будь он сто раз не связан с Вестающими, пусть! Они всё равно не отпустили бы ни его, ни тебя.

— Уходи, Синга, — Миланэ избегала его; она не хотела к нему прикасаться, не хотела на него смотреть.

Он отошёл, заложив руки за спину.

— Знаешь, что я на днях написал? Вот послушай:

Была б ты охотницей,

Тогда стал бы я луком,

Для твоих сребрострел

Направленных в вольницу…

Синга поднялся и подошёл к стене возле окна.

— Синга, прости, — осторожно дотронулась она к нему, подойдя сзади.

— Ненавижу. Мы могли бы стать такой парой! Ненавижу… Уже ничего не будет так, как прежде.

Он пошёл к выходу, но резко развернулся:

— Мой отец ничего не узнает. Делай, что хочешь, предавай мой род, как хочешь. Ни отец, ни мать ничего от меня не узнают. А я сделаю вид, что перебираю дела отца… А почему, собственно, «сделаю вид»? Я это сделаю. И все будут довольны, особо твои Вестающие, — указал на неё когтем. — Даст Ваал, ещё и Амона освободят. Заживёте вместе чудесной, цветущей жизнью, без моих сребрострел.

— Твоих сребрострел, — безучастно отметила Миланэ.

— Что? — Синга спросил даже как-то визгливо, как обсчитанный покупатель.