Снохождение
Шрифт:
Вон как оно всё обернулось: эта хитрая Миланэ, оказывается, была связана с Вестающими и, оказывается, не зря затащила его в этот Хамалар; а Вестающие-то подослали убийцу, нечестивые, и тот должен был убить Сингу — но не на того напал. Миланэ убийцу знала, в свои покои впустила. В итоге убийца сгинул от его твёрдой руки, она сбежала, дом сгорел, ибо в борьбе перевернулись подсвечники на занавески — в общем, беда на беде.
Эту же историю он рассказывал всем остальным. Правда, несмотря на всю свою храбрость, не растерял благоразумия и упомянул о Вестающих только родителям. Да ещё Хильзе.
Они познакомились, когда Синга пришёл осматривать дом Миланэ, желая выставить его на продажу (отец дал добро). Хильзе снова пришла кое о чём просить Миланэ — уже неважно, о чём именно — и так они разговорились. Сначала друг друга не поняли, даже с враждой, но потом вдруг заметили что смотрят на вещи одинаково.
Связь эту он скрывал, потому что теперь отец с матерью опасались любой Ашаи пуще огня. Но ему с нею нравилось. Хильзе много проще, понятнее, ближе к осязаемому; нельзя отрицать и её внешних достоинств, особенно высокий рост, почти вровень с ним — а это важно для общества; с нею не требовалось поддерживать изощрённый диалог. В конце концов, она любила поваляться в постели. Кроме того, и самое важное — Синга не боялся её. Ему было всё равно, заставят ли Вестающие её что-то плести против него или нет; ему будет даже забавно, если и Хильзе начнёт в этом изощряться. Нет сомнений — он сразу заметит. Уже умудрён-то. Знает, с какой стороны подступаются.
Он уже не боялся, ибо знал, что расправится с любой подобной проблемой на раз: уверенно, быстро, чётко. Теперь поселилась в нём уверенность, что он способен на поступок, на смелость, и теперь не он должен бояться — а его.
Теперь он — воистину Сунг-патриций, знающий кровь врага на своих руках.
Правда, в последнее время как-то не сладилось со стихами, сонатами и незавершённой поэмой, не писалось ни левою рукой, ни правой, ни хвостом, ни в уме; но на это, по сути, не было времени, потому что отец наконец-то передал ему великое наследство, сосредоточившись на своей политике, и надо было решать насущные вопросы вместе с превосходной Ваалу-Фреей, с которой они прекрасно нашли общий язык. Но это — тайна. Об этом — никому.
Да, мало что есть хуже, чем подъём из постели поутру. Всякие неискренние, дураки и пресыщенцы будут бодро утверждать, что это — ложь, ведь новый день есть новый день: вставай на лапы, прыгай, существо! Но что есть «новый» день, который так похож на старый, по сравнению с милосердием извечного сна, в котором нет тебя — и это прекрасно; нет твоих желаний; нет ни конца, ни начала; нет любой боли; сна, который столь почитали все Ашаи-Китрах древности (теперь они поглупели, знамо), почитают Вестающие (а они всегда были умны), почитают шаманаи (дочери духа Ашаи-Китрах… или всё же матери?), называя его Великим освободителем или Возвращением в Тиамат. Некогда вообще не различали Тиамат и сон.
Ваалу-Фрея уставилась на узорчатый балдахин на своей большой кроватью, на которой могли спокойно спать три Сунга без всякого стеснения. Вздохнула. Несмотря на то, что Вестающие просыпают добрую половину суток — они редко высыпаются. Они истомляются. Самые счастливые души не видят сновидений, а тем более не ходят по ним, а тем более — не работают в них. Несмотря на великую таинственность, совершенно безумную мистичность для профанов, вестание в сновидении есть, по сути, рутина, бремя; тяжёлое, но необходимое обязательство. Ночь в ночь одно и то же: вошла в сновидение, устремилась к менгиру, перекинулась смыслесловами со сёстрами менгира, отнесла сообщения другим, услыхала сообщения от других, вышла. У Вестающих есть свои меры: сколько и как передавать, что запоминать, что отбрасывать; молодых учениц, жалея, ещё вкладывают в эти меры. Но более-менее опытные Вестающие уже себя не жалеют — так принято в их среде — и за ночь могут передать столько всего, что забыть или перепутать — плёвое дело. Одарённые, сильные часто издеваются над более слабыми или уставшими, сваливая на них ушаты сведений и сообщений, которые должно передать; рано или поздно ты что-то путаешь или забываешь, тогда тебя отправляют на отдых; и если ты уходишь на отдых слишком часто, не справляешься, то будь готова однажды, всегда очень внезапно, вылететь из общества. Вестающие отторгнут, лишив всех благ и прав, и станешь ты простой Ашаи, словно никогда не была средь них. «Бывших Вестающих нет», — так говорится. Даже те, что уходят на заслуженный отдых по возрасту, принимают очень незначительное участие в жизни этого маленького, но сильного сестринства.
Ваалу-Фрея почувствовала, что в последнее время начала сдавать. Она хранила за хвостом всего третий десяток да пять лет, но всё стало в тягомотность. Ночные беседы со сёстрами, столь захватывающие в молодости, стали тошным обязательством. Высыпаться не получалось, несмотря на то, что спать можно хоть сутки напролёт — лишь бы ты справлялась. Она только раз поделилась этим чувством с самой близкой подругой, которая, кстати, совсем не принадлежала к Вестающим — в их среде такими чувствами делиться не принято и опасно. Не получалось отвлечься от всеобщего ощущения бесцельности, хотя жизнь вроде как полнилась событиями. Их великие, масштабные интриги — великая игра — надоели уже давно. Весело держать за хвост самого Императора всех Сунгов, Длань Ваала, и одновременно — их ставленника; но весело лишь поначалу. И не выскочишь из круга. Сначала он устраивал, ибо тих и послушен. Потом перестал устраивать, ибо слишком тих и послушен. Сначала большая война на Востоке была невыгодной. Потом оказалась выгодной: и золотые прииски можно прихватить, и Император уйдёт в случае провала. Вообще, забавно держать за хвост сорок миллионов Сунгов, не считая всяких дхааров и прочих; но если ты властвуешь, явно или неявно, то в какой-то момент вся ответственность перетекает на тебя — то, к чему не были готовы Вестающие прошлого, и не готовы Вестающие настоящего.
А что касается Вестающих будущего… Однажды Ваалу-Фрея сидела в гостях у такой себе Ваалу-Ирмираны. Она живёт в западном Хольце; тишайшая натура, глубоко замкнутая, почти равнодушная к внешнему миру, очень худая и тёмная, одна из самых ответственных Вестающих, за много лет — ни одной ошибки в вестании. Ну да речь не о том. Все сёстры знают, что у Ирмираны есть дар — видеть будущее, причём именно не мантикой, а так, через сновидение, да и через явь тоже. Предсказывала будущее она примерно таким же тоном, каким бы говорила о завтрашней погоде: спокойно, без суеты и большой заинтересованности. Но спросить её что-то для себя почти невозможно — не скажет. И о чём-то важном, крупном у неё нельзя допроситься. Предсказывала она всё какие-то бедственные мелочи: так и так, через год умрёт известный булочник в городе; через луну обвалится мост, выйдет из берегов река; на этом балу в конце случится конфуз — любовница уличит льва в измене; у супруги примула города родится больной сын. Но все знали, что это так, внешнее. Если к ней подойти очень серьёзно и по-настоящему попросить, скажем, предсказать время своей смерти, то Ирмирана мощно упрётся, но её надо прижимать к стенке, и она, вдруг обессилев, скажет, как есть. Правда, все вопрошающие, все до единого — пожалели.
Так вот, однажды возлегали они в её доме, ели большой хустрианский виноград и беседовали о пустяках. Фрея приехала к ней слаживать связь: Ирмирана не принадлежала к её менгиру, а получилось так, что интересы требовали доброй связи между западным Хольцом и Марной. Как обычно, обменялись фетишами: Фрея подарила ей собственноручно связанную куклу, Ирмирана — очень странную штуковину. Написали друг другу пожелания в своих Книгах душ. Посмотрели друг другу в глаза, сидя на коленях и полностью раздевшись. В общем, обычные вещи для слаживания связи. К беседе по обоюдному согласию решили не прибегать: ни Фрея, ни Ирмирана не оказались поклонницами сей штуки, они втихую предпочитали отдаваться львам по старинке и в одиночку. Фрея в разговоре что-то пошутила о том, что будущие Вестающие, возможно, будут расторопнее, ибо слишком много ошибок надо исправлять, а интриги никогда не ведут туда, куда задумано. На это Ирмирана внезапно ответила, что у Вестающих будущего будет не меньше проблем, чем у них, а даже больше. Конец же будет бесславным и нелепым одновременно. Заинтриговав, Ирмирана замолчала, и Фрея, естественно, начала просить раскрыть детали.
— Умельцы будущего сумеют говорить по длинным шнурам, а потом — и через воздух, на расстоянии многих-многих льенов. А Вестающие просто станут не нужны. Они погибнут не от великой катастрофы, не от массового самоубийства, не от скончания судеб Ашаи-Китрах, а от ненужности.
— Как… печально, — только и заметила Фрея, удивлённая таким будущим.
— Но до этого не доживем ни мы, ни наши дети, ни наши внуки, ни правнуки. Беспокоиться пока не о чем.
— И наше искусство навсегда канет в водах Тиамата… — вздохнула Фрея, стараясь казаться расслабленно-равнодушной.
На самом деле это её задело. Жаль этих львов и львиц будущего. Не будут они знать величия духа, трагедии и жертвы Вестающей.
— Не канет, — вдруг уверенно ответила Ирмирана.
— Но ты же сама сказала, что мы станем больше не нужны.
— Пройдёт время, ещё больше времени, чем от нас к первому исчезновению Вестающих. Но потом мы возродимся из пепла, как великая Ахлиа.
— Зачем? Веселить публику на ярмарках?
— Мне очень сложно понять. В то время львиный род сумеет летать средь звёзд. Как бы объяснить… Знаешь, моё объяснение в любом случае глупо, но это всё, что мне было сказано. Там, в небе, шнуры не годятся, а воздух на большом расстоянии не успевает ничего передать. Он медленный средь звёзд, оказывается, воздух-то. Вестающие станут снова нужны, ибо будут вестать, обманывая расстояния. Прямо как мы сейчас.