Снохождение

mso

Но, конечно, не подала виду. Вдруг здесь так принято?

— Пусть преподобная, благородная примет скромную благодарность, — так сказала львица, что одёргивала сзади, та самая, что под руку уводила вдову Оттара. Родственница либо соседка. Она настойчиво предлагала взять небольшой кошель, весьма туго набитый. Конечно, мелкой монетой, но наверняка там огромная сумма по здешним меркам.

— Нет-нет, за предложение — моя искренняя благодарность, но не могу.

— Почему? Пусть преподобная возьмёт, — всё так же предлагала львица, и почему-то начала улыбаться, хотя и нахмурилась. «Мало, что ли?», — читалось в её глазах.

— Львица да простит меня, но я не могу взять.

— Ну, так нельзя, — покачала та головой.

Миланэ не может взять у них деньги.

Вообще-то, ей положено брать, хотя никакая Ашаи не делает обрядов ради вознаграждения; ну, по крайней мере, так должно быть. Но Ашаи может принимать любую благодарность, более того, по негласному этикету сестёр — должна, дабы не обидеть благодарствующего. Некоторые сёстры вообще живут лишь на такого рода благодарности, почти не имея других источников дохода. Но Миланэ не может взять денег у этой семьи, где одна вдова осталась с двумя незамужними дочерьми да больным сыном. Она сгорит в огне стыда, если совершит такое. Её совесть, её андарианское воспитание, которое не отличается особыми вольностями, не позволяют этого.

Но ведь Миланэ, помимо много чего, умеет легко, убедительно и беззастенчиво врать, и никогда не считает ложь пороком, если она применяется на благое дело.

— Львица не понимает: я не могу взять денег. Я — ученица дисциплария, мне не положено принимать благодарностей. Их может взять только та сестра, которая отдала мне служение.

Неискушённая, львица сразу поверила:

— Но как теперь… Где она? А передать ей — нельзя?..

— Передать нельзя — таков канон. Это её служение, она лишь и может принять. Она сегодня на рассвете уедет из Марны, по делам. Но, как только вернётся, то обязательно зайдёт.

— И примет?

— И примет, непременно. И отдаст на хорошие дела.

— Вот хорошо, пусть приходит.

— Непременно скажу ей Ещё раз примите: я скорблю с вами.

— Спасибо, — торопливо кивнула львица и скрылась в доме.

Пора уходить. Прощаться не следует.

«Я сделала всё, я могу уйти», — устало-устало подумала Миланэ и пошла ко вратам. Возле них, опершись о столб, стоял высокий, стройный лев. В мутном зареве рассвета его горделивый, стремительный профиль мало сочетался с окружающим пейзажем уютной домовитости.

Проходя у врат, Миланэ отметила, что это тот самый…

…да-да, тот самый, что стоял с львицей-хаману в дорогом наряде. А он ничего, это я сразу заметила, ещё тогда, когда пришла. И что он здесь де…

— Восславим Ваала, слышащая его дыхание, — внезапно обратился лев к дочери Сидны, причём в очень вежливой и правильной форме.

— Достоинством духа, — Миланэ не поскупилась собрать силы и присесть в почти безупречном книксене. — Чем послужу льву?

— Узнаю истинную Ашаи: она думает о служении, — улыбнулся лев и подошёл к ней на шаг.

Ха, да он непрост. Уж точно не из этой среды. Что он здесь делает?

— Узнаю сильного самца: он щедр на доброе слово для львицы.

В Сидне учат: если растерялась, если взята комплиментом врасплох, то нужно отвечать в том же ключе, повторяя слова собеседника.

«Проклятье. Неудачно ответила».

На нём — траурный халат, очень строгий, полностью чёрного цвета без единого проблеска цвета и узора. Такие носят либо очень бедные либо очень богатые львы. Пояс — тоже чёрный, как и ножны короткого меча. На пальцах — ни единого украшения, на шее — тоже. Короткая, ухоженная грива, южные черты — тонкий нос, неширокий подбородок, чуть раскосые тёмные глаза.

— Ваалу-Миланэ-Белсарра, — вытянул он из чехла длинную трубку и снял с пояса кисет, — я искренне благодарен Ашаи за то, что она нашла время в эту ночь и отправила моего доброго дядю в Нахейм. Он мечтал об этом, мечтал, чтобы именно жрица Ваала отправила его в Нахейм и предала огням. Он был очень искренен в своей вере, — лев продолжал набивать табаком трубку, не глядя на неё. — Правда.

— Я скорблю об утрате льва.

О Ваал, кто же он? С одной стороны, он чем-то похож на городского франта, который все деньги тратит на внешность. Но, во-первых, тот не оденется с такой скромностью, даже если идёт на сожжение; во-вторых, ткань халата очень похожа на очень дорогой сорт андарианского шелка — слёш, у которого есть этот неповторимый перламутровый отлив; и в третьих, Миланэ не могла сказать, какими именно благовониями умастился лев, но это было что-то очень хорошее.

Он очень, очень похож на патриция.

Тогда как он может быть племянником небогатого земледельца Оттара?

Миланэ начала искать его взгляда, стараясь поймать его душу чутьём.

Но не получилось. Вдруг подошла львица, та самая, что стояла возле него при церемонии прощания.

Она встала возле него, потом посмотрела на Миланэ и молча поприветствовала её небольшим кивком головы; от глаза ученицы не ускользнуло то, что она при этом приложила руку к груди — жест благодарения.

— Она не взяла денег, — внезапно молвила львица, глядя в никуда.

Лев посмотрел на неё, развёл руками и пустил первый клуб дыма. Миланэ, в свою очередь, насторожилась — эти слова вполне можно принять на свой счёт.

— Спасибо слышащей Ваала, — это уже предназначалось Миланэ.

Внимательные глаза львицы изучали Миланэ с тщанием опыта.

Замена книксену в ответ на благодарность: сжать ладони в молитвенном жесте, поднести к правой стороне подбородка и кивнуть, касаясь им ладоней. Так делают, если присед неуместен либо ситуация требует сдержанности и небольших движений.

Не попрощавшись, хаману ушла.

Миланэ посмотрела на льва. «И чего ты хочешь?»

— Пусть Ваалу-Миланэ-Белсарра простит мою мать за немногословность. Ей тяжело даются траурные церемонии, — лев спокойно посмотрел на дом Оттара, а потом жестом предложил пойти вперёд, по улице.

— Они никому не даются легко, — медленно пошла с ним Миланэ, слева. — Пусть будет прощено любопытство: мать льва — сестра Оттара?

Ну действительно стало любопытно, честное слово.

Он затянулся и выдохнул дым через нос.