Снохождение
Шрифт:
— Это расхожее мнение ничем не подтверждено. Впрочем, даже если так, то пусть.
Он улыбнулся и почесал подборок.
— Какой же всё-таки рок звучит в тех словах. Об оптимизме. В жизни должно быть место надеждам, пусть даже совсем призрачным.
— Когда усталость струится из тебя, а твои лапы ступают домой с траурной церемонии, невольно вспомнишь о судьбе и бренности живого.
— О кровь моя, как же я слеп. И давно Ваалу-Миланэ не отдыхала?
— С вчерашнего утра, — призналась.
— Если надо, то могу понести львицу, — и даже то ли в шутку,
— Ах, нет-нет, — мягко оттолкнула его Миланэ. — Это, право, будет выглядеть очень смешно. Но когда я паду, пусть лев пообещает, что далее понесёт меня.
— Обещаю и клянусь.
Миланэ поняла, что зря рассказала про усталость. Вообще многое зряшно сболтнула.
— Львица успела увидеть красоты Марны?
Хорошая у него черта: легко сменяет тему разговора. И к слову не цепляется. Какой, однако, лёгкий в разговоре лев. Миланэ вдохнула поглубже. А вообще, всё это становится вполне себе интересным…
— Вовсе нет, о чем жалею. И вряд ли успею.
— Насколько я помню, три дня? — показал он три когтя.
— Да, послезавтра утром придётся мне уехать.
— Вот, как жаль. И сразу в Сидну?
— Да, — скромно ответила дисциплара.
— Когда в следующий раз Ваалу-Миланэ будет в столице?
— Никто не знает, и я — тоже.
— Я тут подумал: вдруг львицу пришлют сюда из дисциплария. Было бы чудесно.
— Кто знает. Но это вряд ли. В Марне и без меня достаточно сестёр-Ашаи.
— Львица не знает, куда отправится после дисциплария? — Синга взял в руки трубку и начал вертеть её.
— Слабо представляю. Сначала я должна хотя бы год отбыть там, где мне посоветует амарах дисциплария. Это дань уважения. Или полгода, если я попаду в какое-либо место, связанное с Легатой.
— Я слыхал, что те, кто обрели патронов во время ученичества, не следуют этому обязательству. Это правда? — смотрел он на Миланэ искоса. Синга как-то очень ловко и незаметно уже успел возжечь трубку.
«Ему совершенно не идёт курение», — подумала Миланэ. — «Бросил бы. Даже трубка в руках — и то не идёт. Будь он мне ближе — я бы ему сказала…».
— Да, правда. Но среди моего года только одна такая ученица. Патроны любят знакомиться с Ашаи сразу после Приятия, но не до этого.
— Почему так? — без удивления спросил он.
— А вдруг ученица не пройдёт Приятия?
— Такое бывает редко, насколько мне известно.
— Редко, да метко.
На небе — ни облачка. Будет чудесный день.
А вот и «Большой Дерб», окаянная забегаловка. Так, направо, ещё двести шагов по дороге вверх, и слева — дом Хильзе. Синга перестал говорить, Миланэ же успела три раза зевнуть — удержаться было невозможно.
Игнимара-то истощает.
— Большое спасибо, Синга. Вот мы и пришли.
— У Ваалу-Миланэ в сегодняшний вечер есть какие-либо неотложные дела?
Ах, вот оно даже как. Ну что ж, да я вовсе не против…
— Ммм… Сегодня надо уладить кое-что, — конечно же, сразу соглашаться нельзя. — Но завтра — нет, никаких дел нет.
— Хорошо. Мой отец тоже захочет увидеть и отблагодарить ту прекрасную
Внутренне застыла. Ох, это не… Ну что ж.
— С радостью увижу его, — ровно ответила.
— Прекрасно. Очень надеюсь, что ещё встречу Ваалу-Миланэ.
— Взаимно, Синга. Благодарю за помощь.
— Это самое малое, что я мог сделать для слышащей Ваала. Спокойного отдыха.
— Приятного дня.
Она постояла немножко, провожая его взглядом и лёгкой, вежливой улыбкой, а потом длинным ключом Миланэ открыла дом Хильзе. Миланэ всегда нравилось, если дома никого нет — значит, можно быть наедине, что-то подумать, что-то придумать, уплыть в мечтах и не заботиться о том, что некто оборвет тебя на полумысли.
«Глупая ты. Оптимизм-пессимизм. Лев-то какой, а ты о ерунде болтаешь!».
Страшно захотелось сбросить свиру, сбросить всё, и бездумно упасть на кровать. Но Миланэ так не может, она вся устала за день, и это томление собралось в теле. Она привыкла мыться много и часто, а потому, несмотря ни на что — в воду.
Так, мансуру, сирну… всё на кровать. Свиру — вон, на пол. И нательную рубаху тоже. Кольца, серьги — на столик. Посмотрела на хвост — немного измарался.
Вот так, вся как есть, дочь Сидны и пошла в балинею — комнату омовений и мытья, без которой не мыслим практически ни один хороший дом в Империи. В доме Хильзе она находилась в пристройке к основному дому, возле столовой. Миланэ ещё по приезду отметила эту странность в планировке, но всё забывала спросить об этом подругу.
Потрогала воду в ведёрке.
Зябко.
Села на маленькую скамейку, приложила ладони к лицу, растёрла глаза.
Аааах, Ваал мой, сейчас прямо тут лягу и усну-усну, сплю, сплю, сплю… Так, вставай. А что в купели, есть вода? Есть? Есть! Вода в большой бочке-купели совершенно чистая, и ничего наливать самой не надо.
Только холодная.
Миланэ до смерти захотелось залезть в тёплую воду в бочке, окунуться по самые уши.
Открыв заслонку печи, она набросала дров; потом пошла на кухню и начала искать трутницу. Но поиск оказался безуспешным. Также нигде не было ни самого трута, нашелся только кремень без кресала; Миланэ походила по всему дому, кроме комнаты Хильзе, и даже почему-то заглянула под свою кровать. Посмотрела в печь на кухне, но там угли были очень слабенькие, и раздуть их не получалось.
— Проклятье!
Пойти к соседям за огнём, что ли.
Она выглянула в окно: утро звенело в полную силу. За низким заборчиком, ограждавшим небольшой двор Хильзе, по улице неторопливо ступал пожилой лев. У Миланэ появилась сонная мысль: «Он наверняка курит трубку. Значит, есть огниво. И он зажжёт мне печь!».
Словно почувствовав на себе взгляд, лев на ходу рассеяно посмотрел в окно. И ту же оживился, остановился и начал улыбаться.
— Хей-хей, привет, красавица!
Миланэ мгновение не понимала, что с ним такое. Но потом дошло: она-то, отодвинув занавеску, стоит в чём мать родила. Помахав ему ручкой, Миланэ отпрянула и испуганно прислонилась к стенке.