Снохождение
Шрифт:
Так-то да. Но…
— Слушай, Хильзе. Что ему надо? Почему меня приглашают? — стук когтей Миланэ по столу послышался по всему дому.
— Видимо, спохватился, хочет соблюсти приличия, — Хильзе всё рассматривала сверху, снизу, сзади, сбоку необычное письмо. — Он же публичная персона.
— Может узнал, что я не брала денег?
— Может быть. Впрочем, какая разница? Это тебе только на руку. Вернувшись в Сидну, ты всем сможешь рассказать, что ужинала в доме сенатора, — с лукавым тщеславием молвила Хильзе. — Может, даже какие знакомства заведёшь.
Но Миланэ не разделила радости подруги.
— Что делать, Хильзе? — с тревогой спросила она.
— Как что? Ложиться спать, хорошо отдохнуть, а завтра с утра начинать приводить себя в порядок. Я тебе помогу.
— Кровь предков, нет, Хильзе. У меня нет пласиса. Даже просто, обычного светского наряда, на крайний случай — и то нет! Нет!
Хильзе перестала улыбаться и отдала ей письмо.
— Мне не в чем идти! — отчаялась Миланэ.
«Проклятье, как я могла не взять хоть один пласис из Сидны? Как? Ехала в Марну, а не куда-нибудь!».
От досады бросила приглашение на стол.
— Идём, посмотришь мои, — решительно позвала за собой Хильзе.
— Они не подойдут, — заметила Миланэ, вставая.
— Попробуем.
Но чуда не случилось. Хильзе выше Миланэ почти на целую голову, потому все её наряды смотрелись на ней весьма нелепо, тем более, что пласис всегда шьётся лично для каждой сестры, с точным соблюдением всех мерок.
— Завтра пойдём к одной сестре, одолжим у неё.
— Нет! Ты что! Какой позор! Нет! — впала в ужас Миланэ.
— Миланэ, она почти такая же, как ты. А вдруг?
— Да как я буду носить чужой пласис? Это немыслимо!
— Она хорошая подруга, всё поймёт.
Подумав-погадав, решили пойти к ней в самом крайнем случае.
— Можем завтра пройтись по магазинам с одеждой?
— Отличненько, и что?
— Попробуем найти какой-то светский наряд, — неуверенно предложила Хильзе.
Это предложение их тех, которые предполагается просто высказать, потом раскритиковать и с лёгкой душой отбросить.
— Ваал, да за что мы его купим? У меня всего лишь сотня империалов.
— Я тебе одолжу деньги.
— Я приглашена как Ашаи, а не простая львица. В этом — вся суть!
Снова сели, призадумались.
— Дом Сестёр, — предложила Хильзе.
— Да, я приду и скажу: здрасьте, дайте-ка мне пласис.
— Ты идти хочешь или отговорки придумывать? — вспылила сестра.
Закрыв глаза, Миланэ начала тереть переносицу:
— Лучше не идти, чем позориться!
— Пойдешь так, как есть. В свире и…
— …жёстких дорожных кнемидах? На ужин к сенатору? Я лучше заколюсь.
Миланэ возненавидела себя. Нет, ведь не забыла пласис; она намеренно его не взяла, полагая, что в Марне ждёт лишь библиотека.
Тут в дверь постучались, и Хильзе пошла открывать. Оказалось, к ней зашёл знакомый ростовщик, чтобы застамповать копию какого-то документа.
А Миланэ удалилась в свою комнату, прихватив письмо, зажгла свечи, ибо в мире уж было тёмным-темно; снова и снова перечитывала его, стараясь уловить цель этого приглашения. «Итак. Он не написал моё имя рода. Почему? Потому что не знает. В таких случаях его нужно указывать. Наверное, поэтому такое напыщенное обращение вначале — чтобы сгладить неудобство. Хорошо, допустим, пошли дальше. Почему он его не знает? Потому, что узнал обо мне совсем недавно и скорее всего, от Синги. Да, точно, от Синги. Сенатор узнал обо мне после сожжения, не раньше, и справок навести не успел».
Зачем она, скромная ученица Сидны, понадобилась сенатору Империи?
Синга? Его проделка?
Возможно.
Тогда отчего такие сложности? При желании можно сделать всё чище и проще. И уж вряд ли бы стал впутывать в это отца, который, тем более, явно питал презрение к родному брату.
Так, что ещё?
«Благодарность. Может, Тансарр действительно узнал, что я не взяла денег, и не хочет, чтобы его род оставался в долгу? Хотя, с другой стороны, у него и брата были даже разные имена рода».
Так, ещё версия: атлас красоты, нескромные предложения и всё такое. Миланэ ни разу не позировала художникам атласов красоты, хотя многие подруги-дисциплары делают это вполне охотно. Как знать, вдруг он каким-то немыслимым образом обнаружил, что Миланэ в атласе нет, и непременно хочет её запечатлеть для коллекции. Такое тоже может быть, тем более, что Синга мог описать её внешность. Сенаторы, патриции — они ведь ценители атласов красоты и тому подобных вещей.
— Да что тут думать, — в который раз отбросила письмо. — Не в чем идти!
Поутру, весьма рано, они ушли в город; Хильзе облачилась в светлый пласис, словно на праздник.
— Хильзе… нет… я не пойду, — заупрямилась Миланэ прямо у порога.
Они стояли возле большого двухэтажного дома-кондоминиума; район был незнакомым Миланэ, но явно небедным. Это ещё больше убивало её, так как предстояла унизительная просьба — одолжить пласис у знакомой Хильзе, которая, по словам подруги, «почти такая же ростом и фигурой».
Невозможная просьба.
— Выбора нет, — упорная Хильзе не сдавалась.
Казалось, ей больше нужен этот ужин, чем самой Миланэ.
— Если нет возможности пойти, так я не пойду. Будут другие возможности.
— Другой такой не будет. Пожалеешь на всю жизнь. Мне бы так! — блеснули глаза Хильзе. — Надо потерпеть и попробовать.
Миланэ испугалась внутри: а вдруг пожалеет? Ну вдруг действительно пожалеет? Самое худшее, что может быть с нами — жалеть об упущенных возможностях. Хотя, с другой стороны, о чем жалеть? Что не побывала на ужине у сенатора? Чушь шакалья. Но настойчиво билось внутреннее «Надо!», да и Хильзе подгоняла.