"Сносхождение" (1-12 эпизоды из 16)
Шрифт:
Я старался передвигаться поближе к тёмных стенам, подальше от светящихся силуэтов, которые словно лошади на карусели снова и снова совершали свой неизменный круговой забег.
Вскоре оказалось, что кроме вращающейся платформы в комнате не было ничего, даже выхода.
От безвыходности я ступил на чёрную пластину. Это оказалось также опрометчиво как ступать в зимнюю оттепель по тонкому люду – раздался громкий пронзительный хруст. Несуразный аттракцион замер, и я вместе с ним.
«Если эти существа, – вдруг дошло до меня, – узнают, кто всему виной, мне несдобровать». Но обнаружив, что все они погасли и пришли в бездействие, у меня отлегло.
Совершая круговой обход платформы, я заметил, что некоторые из потускневших фигур были покрыты ржавчиной, пылью и промокшими от дождя осенними листьями, словно их бег прервался ещё за десятки лет до моего появления. Рядом с одним из застывших силуэтов лежала горсть белого песка.
«Постой, это что снег? Откуда он здесь взялся?» - насторожился я, и прикоснулся к холодной массе.
Бросив более основательный взгляд под ноги, я увидел тонкую струйку снега, которая, подбегая к краю пластины, становилась всё шире. Проследовав за ней, я спрыгнул с пластины в темноту и оказался лицом к лицу с трёхметровым снежным изваянием розы. Её огромный бутон размером с древнегреческую амфору, закреплённый на тонкой ножке, покорно клонился к земле, что была осквернена хрустящим снегом.
Рядом с цветком стояли точно такие же пушистые ели, сломленные и поваленные под натиском упрямого бурана. Казалось, что буря притихла и затаилась совсем недавно, так как снег лежал ещё совсем свежим слоем.
Некогда нежные деревья теперь угрюмо взирали на меня своими острыми ледяными шипами, норовя при малейшей возможности ужалить. Рядом с ними, накрытые толстым слоем снега и льда, не сходя с места, шли четверо существ, вдвое больше меня. Скитальцы, понурив головы, неслышно вздыхали под весом снежной ноши. Их лица были преисполнены муки и сожаления о том, что однажды, пробираясь сквозь буран, они впусти его в свои души.
Снежной долине не было конца, я только глубже уходил под снег, рискуя превратиться в очередную глыбу льда, но всё же продолжал путь, пока мороз не стал вгрызаться в мои колени голодными зубами.
Я повернул назад и около гигантской розы заметил испарины от чьих-то ног. Следы были оставлены совсем недавно, и отчётливо проглядывались на снегу.
Тут я и вспомнил, что так и не встретил на пластине застывшего уродца. Петлявшие босые ноги вели обратно на платформу, края которой к моему возвращению уже были заживо погребены под толстым слоем непрошибаемого льда. При этом следы оставались беспощадно глубокими, как выжженные утюгами раны.
Мысль о том, что я был здесь не один, сделала в моём тлеющем спокойствии огромную дыру. Ясно было одно: как бы сильно не изменился атриум на новом круге, если я пойду по пластине в противную следам сторону, мне очень скоро придётся встретиться лицом к лицу с этим существом. Поэтому я решил, что лучше буду держаться на шаг позади зверя, нежели первым брошусь ему в глаза.
Очередной оборот платформы, и снежную пустыню сменил лес огромных свежескошенных пней - мёртвый, завёрнутый в чистую бумагу. Иначе и не скажешь, так как по воздуху, обуздав ветер и окончательно потеряв голову, носились белые листы бумаги. Они кубарем бросались в лицо и лезли мордой в карманы.
Кругом не было ни единой ветки, чтобы напомнить им о смирении. Они не знали совести, а потому были лишены покоя.
Я не стал останавливаться, и ноги вновь завращали пластину. За несколько шагов листы потемнели и осыпались горьким пеплом на землю. Их место заняла глухая тьма, обласканная жирными хлопьями тумана. Из темноты проступила белая дверь, покрытая неразборчивыми чёрными символами.
Я поспешил сойти к ней вниз, но не успел я ступить и пары шагов от пластины, как на меня набросилась оглушительная какофония. Я в испуге заозирался по сторонам вдруг и обнаружил, что весь пол был устлан огромными клавишами фортепиано, а белая дверь вдалеке выполняла роль гигантской партитуры, ноты на которой были написаны полукругом.
От каждого моего шага на двери загоралась то одна, то другая нота. Подойдя к ней вплотную, я схватился за ручку, и та послушно повернула свою морду.
Не знаю, на что я надеялся, но точно не на кирпичную стену.
«Зачем тогда эта дверь?» - недоумевал я.
Я закрыл её и снова открыл, но стена никуда не пропала. От злости я хлопнул дверью, и в тот же миг из неоткуда возник почерневший уродец. В мгновение ока он неистово вцепился в моё горло, и грязные чёрные когти вонзились в шею. Он сжал так, что воздух потерял путь к лёгким. Передо мной поплыли яркие круги, и из глаз прыснули слёзы.
Я неминуемо терял сознание, а зверь вёл себя так, будто не прилагал никаких усилий. Он поднял меня над землёй и швырнул с размаху на пол.
Рёбра сдавили грудь, и я перекатился на бок, бросив ленивый взгляд на входную дверь.
Под одеялом было так тепло, что не хотелось даже открывать глаза. Лишь мерцавшие сквозь веки фонарики мешали снова уснуть. Ничего не оставалось, как смачно зевнуть и уйти с головой под одеяло.
Там было так уютно и тепло, что я вмиг взмок. Руки и ноги просились наружу. Я вытянулся во всю длину и скинул с себя одеяло, чтобы слегка проветриться.
Босые ноги защекотал комнатный ветерок, и я снова захотел укрыться, но вместо одеяла угодил рукой во что-то мокрое и холодное.
«В чём дело?» - обернулся я в туманном недоумении. Вместо скомканного одеяла на постели лежал взъерошенная гора снега. Потяжелевший ото сна мозг ничего не соображал. Я попятился прочь с постели, пытаясь выстроить мысли вряд, и попутно дёрнул надкроватную лампу за хвост.
«Что происходит?.. Откуда этот снег? Постой, почему на мне пижама? Я отродясь не носил пижам», - накатывала на меня вспышками память.
Тут я вспомнил уродца, что схватил меня за горло посреди тёмной комнаты:
«Не знаю, что это было, но это точно был не сон. И это комната – не моя!» - упрямо запротестовал я. «Да, она похожа на неё в точности, но откуда эти гирлянды и ёлка у двери? До Нового года ещё не меньше трёх месяцев».