Снова стать маленькой
Шрифт:
и любимая отговорка на все : «да иди ты!»
вот мы смеёмся, закапываясь все глубже,
уже захлебываясь, рыскаем в черепной коробке,
плещемся, ковыряясь в мозговой луже,
святы, безгрешны, по-детски робки.
тянем ручонки искалеченные, иссохшие, загребущие,
чтобы достать с антресоли единое, животворящее,
слово, объемлюще-вездесущее,
громкое, емкое, настоящее
. и выстраиваются очереди из желающих
первыми слышать, как оно прорежется и воскреснет,
ласковым звуком (никаких вам скрипуче-лающих),
и станет началом всех самых прекрасных песен.
что за слово? любовь? нет, избавьте!
из-за него Маяковский пустил себе пулю в сердце,
из-за него ломаются лётчики, физики, космонавты,
от него и так уже никуда не деться.
воздух? вы слышали о Рождественском?
как он умолял о воздухе, иступлясь от чувства,
о глоточке чистого, свежего, венского,
или берлинского, или какого русского.
нет, воздух тоже не подойдёт. и свобода –
любимое слово политиков, демагогов, лжецов,
безликое слово, служащее прикрытием для урода,
живущее в каждом третьем из подлецов.
пули – дуры, свет заслоняют тучи,
кровь обагряет планеты и души черны,
страсть, в общем, не многим любови лучше,
а надежда звучит как-то обреченно.
страдание? в этом слове так много для русского человека,
искупление и счастье только через него возможны,
страдание как эпитет любого века,
но и с ним, пожалуй, стоит поосторожней.
знаю! придумала! слово – дружба!
крутите барабан – оно попадётся в любом отсеке.
ведь каждому человеку определенно нужно
знать, что есть кто-то, заботящийся о человеке.
тогда семья! кто ещё подносит заботу на золотистом блюде?
и взрослые особи, как маленькие телята
припадают к давно опустевшей груди,
нежно, но строго их вскармливавшей когда-то.
нет, все – не то. пустота и бессмысленное ворочанье
звуков, не отражающих ничего, по большому счету.
ну тогда, наверное, подойдёт одиночество,
вот та самая восьмая, заветная, нота!
или бог? нет, не кидайте в толпы слово, ему подобное.
в лучшем случае – многие отвернутся,
или выкажут недовольство бешеное, утробное,
или, – в худшем – затеется революция…
так и роемся, шарим, уверенные, что запихивали
куда-то между зимним пальто и домашним лечо,
ищем, изнеможенно, до плечево-психо-вывихов
слово, которое всех оживит, излечит.
перерываем толковые, бестолковые и синонимов,
разбрасываемся буквами бестелесными,
в отчаянной попытке найти хоть что-нибудь,
нужное, стойкое, крепкое, веское.
и, как ни странно, всегда находим,
пыльное, сонное, сжавшееся комком.
каждый – своё, независимо от властей и моды,
звонкое, меткое, о всяком и ни о ком.
и начинаем носиться с ним, как угорелые,
лелеем, ласкаем, надеемся – даст плоды.
родятся стихи, злободневные, точные, зрелые,
нужно света побольше, тепла, воды.
и вот мы ждём, заламывая руки, склоняясь над ноутбуком,
забывая, что ничто не родится из мертвого семени,
и пустое слово останется бесполезным звуком,
сколько бы ни было отпущено времени.
чтобы выносить нечто стоящее и сильное,
мало вгрызаться зубами в тугую нить.
нужно слово наполнить жизнью,
но для этого нужно хотя бы немного жить.
Мое небо
небо мое – консервная банка с тушеными мыслями,
словами без звуков, и сомнами чисел бесчисленных.
валятся мысли, крошатся, брызжут себя изумрудами,
возомневая себя изумленными, вечными, чудными,
долгими, нужными, по небосводу разлитыми красками,
треплют мне мозг постоянными странными сказками,
Конец ознакомительного фрагмента.