Снова три мушкетера

Харин Николай

Вследствие этого д'Артаньян оказался чуть ли не единственным обитателем городской тюрьмы, которую все равно бы некому было охранять, так как все способные носить оружие мужчины несли службу на городских стенах. Лишь для нашего героя были выделены два стража, которые остались снаружи, втолкнув его в камеру — помещение с голыми стенами, каменным полом и решетчатым оконцем, расположенным почти под самым потолком с таким расчетом, чтобы пропускать немного света, но не давать возможности смотреть сквозь него на улицу.

Д'Артаньян окинул беглым взглядом свою временную обитель и, убедившись, что о бегстве отсюда не может быть и речи, опустился

на грубо сколоченный табурет, стоявший в углу камеры.

«Интуиция не подвела Атоса, — подумал мушкетер. — Кажется, я очень огорчу моих милых друзей».

Затем молодой человек погрузился в невеселые размышления, сводившиеся к тому, что фортуна — эта ветреная кокетка — не слишком-то обижала его со времени его достопамятного вступления в Париж и у него, пожалуй, нет причин роптать на судьбу, но… Когда вы молоды, предприимчивы и уже не раз оставили с носом старуху с косой, очень трудно примириться с мыслью о том, что эта несимпатичная особа, кажется, наконец взяла реванш. Во всяком случае, наш гасконец не хотел мириться с подобными предположениями поэтому он продолжал размышлять.

Всем известно, что ничто так не сокращает время, как размышления, поэтому когда, немало поломав голову над возможными способами покинуть негостеприимный тюремный кров до наступления восхода солнца, д'Артаньян окончательно убедился в невозможности бежать через окно, подобно Марии Медичи из блуасского замка, [7] приблизился закат, удлинивший тени, отбрасываемые предметами и людьми на мостовые.

Тень часового, маячившего под окном, в которое мушкетеру удалось выглянуть, пододвинув к нему табурет и приподнявшись на носках, неопровержимо свидетельствовала о том, что его бдительно стерегут. Второй часовой, очевидно, охранял двери.

7

Мария Медичи (1573–1642) — французская королева, жена Генриха IV. После его смерти передоверила управление страной своему фавориту — итальянцу Кончино Кончини, который в 1617 г. был убит по приказу Людовика XIII. Высланная в Блуа, Мария Медичи в феврале 1619 г. бежала оттуда через окно замка.

Итак, фортуна окончательно повернулась к нему спиной. Мушкетер поступил так же — он улегся на жесткий тюремный топчан, завернулся в плащ и, отвернувшись от окружавшей его мрачной действительности, попытался заснуть.

Глава седьмая

Петля еще не затянулась

— Я хочу поговорить с этим человеком, — сказала Камилла. Да будет позволено нам и в дальнейшем называть мадемуазель де Бриссар именно так, несколько фамильярно, в интересах краткости.

— Я хочу поговорить с этим человеком, — сказала Камилла, обращаясь к сержанту, возглавлявшему конвой.

— Мы подождем, мадемуазель, — ответил тот.

— Как вас зовут? — спросила Камилла, воспользовавшись паузой в причитаниях Планше.

— Кого, меня, сударыня? — Планше не сразу понял, что эта девушка, по всей видимости, имевшая право разговаривать с сержантом повелительным тоном, обращается именно к нему.

— Да-да, вас. Ведь это вы — слуга того дворянина, которого увели в тюрьму, не так ли?

— Увы, сударыня, это правда.

— Итак?

— Ах, меня зовут Планше, сударыня. Я родом из Пикардии. Не знаю уж, увижу ли я когда-нибудь родные края…

— Послушай, Планше! Ты в состоянии прекратить

свои жалобы и рассказать мне о своем господине?

— Сударыня, — отвечал Планше, несколько уязвленный тем, что эта молодая особа позволила себе вполне прозрачно намекнуть, что он ведет себя не по-мужски. — Если бы вы знали этого человека, как знаю его я, вы бы рыдали без остановки до конца своей жизни! Нам с господином д'Артаньяном, продолжал Планше, воодушевляясь, — угрожали шпаги и мушкеты, от нас пытались избавиться при помощи отравленного вина и наемных убийц, и мы прошли с ним бок о бок через все эти опасности. Сам кардинал Ришелье ничего не сумел с нами поделать, и вот… я остаюсь в одиночестве, в плену, а господина д'Артаньяна уводят на виселицу. И ради чего? Ради лишней недели осады города, который все равно больше не продержится. Ах, несчастный я, несчастный, несчастный господин д'Артаньян!

Непредубежденный читатель, возможно, найдет в некоторых высказываниях Планше небольшие преувеличения, особенно в той части, где славный малый говорил о себе. Мы же склоняемся к тому, чтобы приписать вольности, которые он себе позволил, тому состоянию экзальтированности или аффекта, как сказали бы сейчас, в котором находился бедняга.

Камилла была до крайности заинтригована его словами, полагая, что, если слуга говорит хоть половину правды, д'Артаньян и впрямь является человеком с незаурядной биографией. Отметим также, что девушка хорошо поняла, что гасконец всего лишь на год или два старше нее.

— Отойдем в сторонку, Планше, и ты расскажешь мне о себе и о своем господине, — понизив голос, обратилась она к нему.

Затем Камилла отвела его на расстояние, достаточное для того, чтобы их дальнейший разговор не был услышан сержантом и солдатами.

— Ну же, говори! — нетерпеливо потребовала она. Планше нельзя было отказать в сообразительности. Он понял, что эта молодая особа, пользующаяся большим влиянием, вряд ли стала бы расспрашивать его с таким интересом только для того, чтобы наблюдать завтрашнюю казнь, имея исчерпывающую информацию о личности казнимого. Волнение девушки свидетельствовало о том, что тут замешано другое, более естественное чувство. Сообразив, что его рассказ может принести пользу хозяину, хотя еще и не понимая — какую, Планше не поленился расписать козни кардинала и миледи, направленные против его господина.

Однако хитрец Планше вполне обоснованно умолчал о несчастной г-же Бонасье, обнаружив себя знатоком женской натуры. Зато он в ярких красках описал путешествие в Лондон, не преминув отметить, что впоследствии ему одному пришлось совершить туда еще одну поездку исключительно с целью уберечь лорда Бэкингема от руки наемного убийцы и, следовательно, он, Планше, с полным основанием может считаться другом и соратником ларошельцев, что, собственно, и подтвердил комендант этого достойного города, отпустив его обратно на фелуку.

Рассказ Планше возымел свое действие. Щеки Камиллы порозовели, а сердце забилось гораздо чаще, чем это случается по обыкновению. План созрел в ее головке в считанные минуты.

— Хочешь помочь своему господину? — быстро спросила она, кинув взгляд на стражу и удостоверившись, что солдаты не могут слышать ее.

Планше утвердительно кивнул головой.

— Сейчас стражники отведут тебя обратно на фелуку. Есть ли на ней кто-либо, на кого ты можешь положиться?

Планше снова утвердительно кивнул головой, вспомнив, что Гримо не позволили сойти на берег и он остался на «Морской звезде».