Снова в школу
Шрифт:
Позже я смываю макияж, мы чистим зубы. Я забираюсь в постель в одной из футболок Гарретта, а он приходит совсем без одежды. Мы занимаемся любовью, и это горячо, жестко и красиво одновременно. Мы засыпаем, прижавшись друг к другу — рука Гарретта обнимает меня за талию, его грудь прижимается к моей спине, его подбородок покоится на моей макушке.
И все это прекрасно, в точности так, как и должно быть.
А потом, несколько часов спустя, все идет наперекосяк.
Это начинается со звука, плачущего скулежа, долгого, пронзительного всхлипа, который
О нет… нет… пожалуйста, нет.
Гарретт с трудом сглатывает, в его глазах уже появляется боль, потому что мы оба знаем, что что-то очень не так.
Я положила руку ему на плечо.
— Возьми одеяло. Я узнаю адрес скорой ветеринарной помощи. Ты подержишь его, пока я поведу машину.
Мы надеваем одежду, и Гарретт заворачивает Снупи в голубое флисовое одеяло, успокаивающе шепча ему, пока я еду через два города в круглосуточную клинику для животных. Коллин привозила сюда своих питомцев, как и двое братьев Гарретта, и все они могут сказать много хорошего о персонале и лечении.
И это утешает — знать, что мы не привезем Снупи к какому-нибудь дрянному ветеринару.
Это утешение, которое необходимо Гарретту.
Потому что через час, после УЗИ, обследования и анализа крови, к нам приходит пожилой седовласый врач с добрыми, усталыми глазами, чтобы поговорить с нами. Снупи лежит на смотровом столе, тяжело дышит, но чувствует себя более комфортно после успокоительного, которое дал ему доктор.
Ветеринар объясняет, что у Снупи большая опухоль в желудке.
Гарретт хмурит брови и качает головой.
— Но с ним все было в порядке. Он ел, бегал, все было нормально.
Доктор кивает.
— Иногда, особенно в возрасте Снупи, эти вещи не выглядят проблемой, пока они не станут огромной проблемой.
Я держу Гарретта за руку.
— Значит, мы можем прооперировать его, верно? Чтобы удалить опухоль?
Глаза доктора встречаются с моими, и я знаю, что он собирается сказать, прежде чем он это сделает.
— Мне жаль. Операция невозможна.
Гарретт качает головой.
— Но я заплачу за операцию. Что бы ему ни было нужно, это не…
— Гарретт, — тихо говорит доктор. — Снупи восемнадцать лет. Он не переживет операцию.
— Я не… О чем Вы говорите?
— Я говорю, что понимаю, как это сложно, но считаю, что лучший способ действий — усыпить Снупи. Это самая гуманная вещь. Он не будет страдать, у тебя будет время попрощаться, и он просто ляжет спать. Это будет более мирно, чем позволить ему умереть на операционном столе или терпеть боль из-за опухоли.
Глаза Гарретта щиплет, когда он смотрит на Снупи, качая головой.
— Я не… Мне нужно некоторое время, чтобы подумать об этом.
— Конечно.
Доктор уходит, и Гарретт кладет голову на голову Снупи — нежно гладит его, что-то шепчет ему. Я обнимаю этого удивительного
Когда ты взрослый, ты должен знать, как справляться с подобными вещами. Домашние животные стареют, люди стареют и в конце концов все умирает. Это жестокая, основная часть жизни. Как взрослый, ты понимаешь это, признаешь это, принимаешь это… Но это ни на секунду не значит, что тебе все еще не больно от этого.
И Боже, как же это больно. Как будто твое сердце вырывают из груди.
— Могу я подержать его? — спрашивает Гарретт опустошенным голосом, когда ветеринар возвращается.
Он кивает, подтаскивает мягкий стул из угла, ближе к столу, и кивает Гарретту. Очень нежно Гарретт поднимает Снупи на руки и садится на стул. Снупи тяжело вздыхает и издает слабый стон.
— Все в порядке, все в порядке, приятель, — успокаивает Гарретт уверенным, ровным голосом. Он нежно гладит белую шерстку Снупи. — С тобой все будет хорошо. Больше не будет больно, я обещаю.
Я стараюсь держать себя в руках. Стараюсь быть сильной. Но я не могу остановить поток слез, которые наполняют мои глаза и текут по щекам. Потому что нет ничего труднее, чем наблюдать, как кто-то, кого ты любишь, страдает от боли, и знать, что ты не можешь забрать эту боль. Ты не можешь сделать лучше, как бы сильно ты этого ни хотел. Я сажусь на подлокотник стула, втиснувшись рядом с Гарреттом, и кладу руки ему на плечи, любя его, обнимая его.
— Ты такой хороший мальчик, Снупи. Я тебя так люблю. Ты такой хороший мальчик. — Нежно и уверенно рука Гарретта скользит по спине Снупи, успокаивающе. И хороший мальчик опускает морду и прижимается носом к сгибу руки Гарретта, закрывая глаза.
Голос Гарретта кажется сдавленным, пока он разговаривает с собакой, которая была с ним полжизни.
— Помнишь, как ты нашел того мертвого скунса и оставил его под моей кроватью в качестве подарка мне и Кэлли? Хорошие времена. Вспомни все те летние дни в лодке на озере — ты и я вместе. Помнишь… помнишь, как Тим протащил тебя в больницу после того, как я повредил колено? Ты оставался со мной под одеялами, не отходил от меня ни на шаг. — Гарретт вздыхает, его голос дрожит… затем прерывается. — Ты мой лучший друг. Спасибо тебе за то, что ты всегда был рядом, когда я нуждался в тебе — каждый раз.
Краем глаза я вижу, как доктор двигается вокруг. Он вставляет кончик шприца в капельницу, подсоединенную к ноге Снупи, затем медленно вводит густую белую жидкость. Я прижимаюсь лицом к шее Гарретта и крепко обнимаю его.
— Сейчас ты заснешь, Снуп, и отдохнешь, — успокаивает Гарретт, его голос ритмичен. — И когда ты проснешься, ты будешь здоров и счастлив — будешь бегать на солнечном свету и гоняться за гусями. И не будет никакой боли. Все в порядке, мой хороший мальчик. Я люблю тебя. Все в порядке…