Сны Авроры
Шрифт:
– Хорошо. Но Вы по-прежнему боитесь встречи с ним?
– Боюсь ли я встречи с ним? Мне по-прежнему неизвестно, кто он и чего он от меня хочет, а все неизвестное нас пугает, ведь так? Мы не знаем, какую опасность таит в себе это неизвестное и инстинктивно выбираем избегающее поведение, потому что правила социума запрещают нам нападать первыми. Убежать, спрятаться, затаиться, звать на помощь – вот все, на что мы теперь способны. Да, это страшно. Страшно, когда он стоит надо мной темным неподвижным силуэтом. Страшно, когда он садится на край моей постели и подолгу всматривается
– Нет, – Адель сделала какую-то заметку в своем блокноте.
– А вот я испытала это на себе и не раз. Неприятная штука, но только в том случае, если давать волю страху. Если же изучить свое состояние и немного потренироваться, можно даже управлять этим состоянием, и это становится забавным. Помню, как это случилось впервые… Я вернулась домой раньше обычного. Открыла окно… Так приятно, когда комната наполнена свежим воздухом и отдаленным шумом города. Я завалилась на диван с парой журналов, и сама не заметила, как заснула. Это был мягкий, легкий дневной сон. Совсем неглубокий. Сквозь сон я слышала, как ветер играет шторой, как хлопнула где-то дверь, неторопливые шаги в прихожей… Это насторожило меня. Я конечно же решила встать и убедиться, что в мою квартиру никто не проник, но внезапно шум стих. Я лежала, не открывая глаза, и прислушивалась. Все было тихо. Спустя некоторое время я все же решилась встать и проверить, все ли в порядке. И не смогла этого сделать. Я лежала, уткнувшись лицом в прохладные глянцевые страницы журнала, и сквозь полуоткрытые веки могла видеть лишь небольшую часть комнаты. До моего слуха через открытое окно доносились с улицы звуки, я чувствовала прохладный ветерок на своей коже, слышала, как в кухне льется из крана вода… А ведь я не включала воду. Я не могла полностью открыть глаза, несмотря на все те усилия, что прилагала. Я не могла произнести ни звука, я не могла пошевелить даже пальцем. Мое тело было полностью обездвижено, в то время как мой разум продолжал бодрствовать. – Аврора посмотрела в окно и снова вернулась взглядом к Адель. – При общей анестезии пациенту вводят препараты, которые обеспечивают ему три вещи: он не чувствует боли, он временно утрачивает сознание и он не помнит происходящее во время операции. Его мышцы полностью расслаблены, он не может двигаться. Таким образом, он не чувствует, не двигается и не помнит. Если же действие препарата, отвечающего за глубокий, медикаментозный сон, прекращается преждевременно, раньше, чем восстанавливается чувствительность и способность снова двигаться, пациент слышит и помнит все, что происходит вокруг него, но в то же время не может пошевелиться и ничего не чувствует. Со мной было нечто подобное. Я все слышала, помнила – и не владела своим телом. Мое тело еще бездействовало, а сознание уже пробудилось. В этот момент он подошел ко мне.
Он стоял надо мной, и стоял он так, что я не могла его видеть. Я запаниковала. Я очень сильно запаниковала. Несколько раз я мысленно прочла молитвы, какие только смогла вспомнить сквозь сон, попыталась сложить в уме трехзначные числа, и постепенно оцепенение прошло. Все мое тело затекло и болело. Я с трудом поднялась. Меня бил озноб. В квартире все было по-прежнему: светло и тихо. И жутко.
В тот раз я испытала животный ужас. Не от состояния, в котором находилась – в этом для меня не было ничего нового. Жутко было от его присутствия. Если раньше я думала, что с ним можно договориться, что, возможно, он мне друг, теперь я знаю: никакой он мне не друг. Ему что-то нужно от меня. Он пришел за мной. И тогда я знала, что он придет снова. И он пришел. Потом снова пришел. И снова. И каждый раз при его появлении у меня случался сонный паралич. Он никогда не дотрагивался до меня. Только смотрел. Словно я какой-то подопытный экземпляр. Словно я какой-то объект для изучения.
Но со временем я сделала вывод, что ничего дурного со мной после его посещений не происходит и, скорее всего, он не желает мне зла. А если и желает, то по какой-то причине причинить его мне не может или пока не собирается. И… Я перестала бояться его. Я привыкла к его посещениям. Я убедила себя, что он не сделает мне ничего плохого. Я перестала его бояться. Я перестала бояться и этого состояния сонного паралича, потому что ясно осознала, что лишь само тело, в котором я нахожусь, не способно двигаться. Сама же я нахожусь внутри него и движения мои не ограничены. Я не могу управлять этой оболочкой, но я могу существовать отдельно от нее. Наши мысли, наши чувства, наше сознание никак не ограничено нашим телом. Раньше я просто не знала, как этим правильно пользоваться. Теперь знаю. Пугают ли меня встречи с ним? Нет. Теперь я жду его. Я не знаю – придет ли он ко мне во сне или наяву. И я по-прежнему не знаю, что ему от меня нужно.
Что же касается тех состояний, которые прежде пугали меня, – теперь они меня забавляют. Я даже научилась специально вызывать состояние сонного паралича – потому что тогда приходит он. Я закрываю глаза и представляю его. Его присутствие. Его дыхание. Его прикосновения. В какой-то момент мое тело засыпает, а сознание продолжает прислушиваться к звукам, наполняющим мою комнату, и среди этих звуков появляется он.
Я по-прежнему не вижу его, но чувствую его присутствие. Некогда удушающий меня ужас и леденящий душу страх сменились чем-то радостным и одновременно тревожным. Теперь я вижу свою комнату сквозь легкую, теплую, золотистую пелену во время дневного сна и сквозь черный, мягкий, обволакивающий бархат, когда он приходит ко мне ночью. Да, я чувствую полную беспомощность перед ним, но это прекрасно. Да, это не мое тело, но именно через него осуществляется мой физический контакт с внешним миром. Поэтому я стала спать без одежды, чтобы лучше почувствовать его прикосновения, если он прикоснется ко мне. Впрочем, ему все равно. Он смотрит на меня, а не на это тело, и он не прикасается к этому телу, потому что оно – не я. Иногда мне кажется, что он хочет достать меня, вынуть, извлечь из этого тела, но не знает, как это сделать.
Конец ознакомительного фрагмента.