Сны из пластилина

Касымов Данияр

Мальчик так и сделал, выждав пока Айка оставит маму одну.

– Мама, хочу что-то спросить у тебя, – начал он, бросая взгляды в окно, наблюдая за передвижениями сестры в саду.

Айгуль оторвалась от книги, которую читала, взглянула на сына, потом развернулась к нему, давая понять, что она вся внимание. По опыту знала, что за такими словами мальчика, сопровождаемыми блуждающим взглядом, обычно следовал любознательный вопрос, требовавший пояснений, а не простого ответа; в противном случае мальчик сходу задавал вопрос.

– Да, конечно, спрашивай.

– А что эта за священная кровь, которой нужно полить землю? И зачем?.. Ну,

то, что ты апашке говорила вчера… Папа сказал у тебя спросить.

– А папа что уже тебе рассказал? – поинтересовалась она, сохраняя невозмутимость, чтобы мальчик не подумал, что он затронул какую-то щекотливую тему. Она была ярым приверженцем идеи, что для детей не должно быть вопросов-табу или запретных тем для разговора, поэтому старалась всегда и в полной мере удовлетворить любопытство своих детей, вне зависимости от вопроса. «Пусть за ответами приходят ко мне, а не ищут их на стороне», – повторяла она, призывая и Икрама отвечать на любые вопросы их чад, не увиливая и не откладывая на потом.

– Ничего. Сказал, что знает, но ты лучше объяснишь. Это опять баранов резать, да? Но ты еще и про Айку что-то говорила…

– Иди ко мне, садись, я тебе все объясню, – усадила его поближе к себе и, немного помедлив, перебирая в голове с чего же лучше начать, чтобы объяснить доступнее, продолжила: – Раньше, много-много лет назад, когда люди многого еще не знали, они верили в разные вещи. Помнишь ведь те мифические истории, которые мы с папой тебе рассказывали? Они, к примеру, верили, что восход солнца, – это взмах руки Гатэи…

– Помню! Это Богиня, у которой руки всегда за спиной, и в одной руке у нее вместо ладони – солнце, а во второй – луна. Захочет – вытащит солнце, а захочет – луну! – выпалил ребенок, вдогонку протараторив кусочек стихотворения, который помнил из тех рассказов:

Ее улыбка вьюгу гонит,

Ее ухмылка в ступор вводит,

Капризен нрав ее, увы!

От всех нарочно руки скроет,

Взмах левой – души все порхают,

Взмах правой – те бегут во тьме,

И челядь глаз поднять не смея,

В молитвах головы склонив,

Трепещут, вот она – Гатэа!

– Ух-ты! Помнишь! – похвалила она, прижав его к себе и напечатав звонкий поцелуй на макушке сына. – Да, верно. Они верили, что восход солнца или луны – это ее каприз. Даже когда были обычные тучи, скрывавшие солнце, они думали, что это она, гневаясь на людей, прячет солнечную руку за своей спиной. Поэтому молились на нее и делали подношения… ну, давали ей подарки, чтобы ублажить ее. Они тогда не знали того, что знаем мы. Что солнце это?.. – вопросительно протянула она, призывая сына продолжить.

– Это большая звезда в небе!

– Верно! И что, как папа тебе объяснял, день и ночь всегда сменяют друг друга по очереди, потому что Земля постоянно вращается вокруг себя, и когда она поворачивается одной стороной к Солнцу, то на этой стороне Земли день, а на другой, соответственно, ночь. И Гатэа тут вовсе ни при чем.

– Но мне нравятся такие истории!

– О-о, мне тоже. Так вот, точно так же люди думали, что земля – это мама, мать всего живого на земле, поэтому, кстати, и говорят: «Земля-Матушка». И люди верили, что урожай на земле зависел исключительно от ее настроения. И в знак поклонения и признания ее силы, они подносили ей кровь будущей мамы – мамы человека, как бы прося, чтобы земля была плодородной, а урожай хорошим…

– Но Айка еще маленькая, чтобы быть мамой, – вдруг перебил ее Дамир.

– Верно, но у девочек есть определенный момент, который наступает у всех по-разному, когда ее тело дает знак, что оно начинает созревать и готово физически иметь в будущем ребенка в животе. Так вот, этим знаком служит кровь, которая начинает немного течь из влагалища девочки.

– Кровь? Оттуда откуда дети рождаются? – сконфуженно выдохнул Дамир, указывая на гениталии мамы. – Как из раны?

– Да, отсюда. Но это не рана, это совершенно нормальная вещь у девочек и женщин. Это примерно так же как… как… как когда ты простудишься, и у тебя из носа течет; так же и у девочек, но это не болезнь, а реакция организма. И не всегда, а только иногда, примерно раз в месяц.

– А это больно?

– Нет, не больно, скорее неудобно. Так вот такую кровь раньше считали священной, потому что она была знаком того, что девочка становилась способной стать матерью. Но только та кровь, которая появлялась у девочки в самый-самый первый раз. Поэтому у некоторых народов, если весной у девочки появлялась такая кровь, это считалось очень хорошей приметой; люди верили, что таким образом Мать-Земля посылала знак, что она добра к людям и что урожай будет хорошим. Они брали такую кровь и брызгали ею землю, в благодарность за ее доброту и в знак поклонения Матери-Земле. Другие народы верили, что такая кровь обладает волшебной силой: если побрызгать ее на землю, она станет плодородной. Были и такие народы, которые считали, что она обладает целительными свойствами и ею врачевали больных, ну лечили их. А к таким девочкам все народы относились почти по-королевски в этот период, чуть ли не на руках их носили. Так они думали, потому что многого не знали в те далекие времена. Они не знали, что урожай зависит от многих вещей: от погоды, от дождей и снега, и от многих других причин, и что кровь на самом деле ничего не решает. Понимаешь?

– У Айки сейчас течет кровь в первый раз?

– Да, у нее это было на прошлой неделе. И это называется менструация.

– Тогда я должен носить ее на руках! – почти подпрыгнув, выпалил он, вызвав сияющую улыбку матери. – Я сильный! Я могу! – чуть ли не вскрикнул он, приняв типичную позу культуриста, демонстрирующего бицепсы, но потом вдруг сник, вспомнив вчерашнюю драку, и то, что плакал после; рывком соскочил со стула и пристыженный своими же мыслями выбежал из дома.

Айгуль же выглянула в окно и позвала дочь, чтобы поведать об этом разговоре, дабы Дамир не застал свою сестру врасплох.

* * *

…Темная, темная вода, глубокая. Шум воды и чей-то крик… Темно, туманно и нестерпимо влажно, аж трудно дышать. Что-то сковало грудь, слова нейдут, застряли в горле… Ноги вдруг почувствовали песчаное дно берега, но не двигаются дальше, словно вкопанные, а двигаться нужно, очень нужно… Чей-то пронзительный крик в ушах: «Вижу! Вижу!» Руки неподъемны, словно скованы чем-то. Но чем? Он медленно опускает свой взор и видит липкую, густую тину на руках, она-то и тянет вниз, не дает идти, а идти-то ой как нужно… И вдруг голову озаряет мысль: «Вот оно что!..»