Сны над Танаисом
Шрифт:
В затылок словно дохнуло жаром. В тот же миг от удара по плечу Гестас испуганно присел, разбив краем щита колено.
Атеней будто падал с большой высоты и у самой земли успел уцепиться за плечо брата.
– Пес Хион! Я не убил его!
– ужаснул Гестаса его сдавленный, трудно выталкивающий слова голос.
Гестас, затая дыхание, повернулся к брату, и Атеней другой, тяжелой, как свинец, рукой вцепился в его левое плечо. Лицо брата дрогнуло и поплыло в глазах Гестаса: страшной, болотной бледностью застлалось оно, и мучительной болью накалился взгляд брата.
– Я предупреждал тебя!
– натужно хрипя, выдохнул Атеней.
– Брат... кто...
– пролепетал Гестас: краем взора уловил он, как за плечом Атенея пляшет оперение сарматской стрелы.
– Гестас! Уходи!
– На губах Атенея лопнули алые пузырьки, брызнув в лицо брата горячими каплями.
– Прикройся щитом и мной. Уходи!
– Атеней с надрывом кашлянул, до боли сжав плечи Гестаса.
– Ради Эринны. Ради отца. Уходи.
Атеней умер, еще стоя на ногах. Его последний выдох был совсем легким и бескровным. В лицо Гестаса дохнуло теплым эфиром, и тогда в теле брата словно надломился у корня стебель жизни. Руки ослабли, тело же разом обмякло и опустилось к ногам Гестаса.
Гестас продолжал стоять недвижно, не опуская взгляда. Из-за ограды дворика, с тридцати шагов, целился в него Хион. Он дожидался, пока Атеней упадет. Жало стрелы замерло, как капля росы на конце травинки.
Как капля росы!
– удивился Гестас и услышал короткий, тугой выдох тетивы.
Сорвалась!
– удивился Гестас.
Оперение дрожало и тихо, злобно посвистывало.
– Нет, Хион!
– презрительно покачал головой Гестас.
– Ты лжешь. Тебя нет, как не было пепельных мертвецов в степи, как нет этих горластых варваров и твоего хитрого господина. Всех вас нет и никогда не было.
Увязнув в невидимой паутине, повисла перед Гестасом сарматская стрела. Можно было протянуть руку и коснуться ее наконечника. Замерло трепетание пламени на крышах, замер ток дыма над пламенем, зловещими хвостатыми звездами повисли в небесах горящие стрелы. Остановилось время.
– Прости, Атеней. Я помолюсь за твою душу, - Гестас бережно прикрыл тело брата щитом и повернулся спиной к предателю Хиону и его стреле, замершей в одном, последнем шаге от жертвы.
Отвернувшись от них, Гестас затаил дыхание и широко раскрыл глаза. Он не увидел перед собой ни закатного неба над тихой Меотидой, ни варварского войска под стенами Белой Цитадели.
Он стоял на пороге ухоженного дворика, а из дверей дома, радостно улыбаясь и протягивая навстречу руки, шла к нему красивая женщина, одетая в небесно-голубой пеплос.
– Клеариста...
– прошептал Гестас, узнав мать Эринны.
– Милый мой!
– услышал Гестас любимый голос, но более глубокий голос, не девушки - матери, греющей сердцем своих детей и свой дом.
– Как же долго ты возвращался! Я молила Диоскуров сократить твой путь. Мы так тебя заждались.
– Эринна!
– прошептал Гестас, в страхе и радости узнавая во взрослой хозяйке дома свою любимую.
– Ты устал, любимый, я вижу, - тихо и ласково сказала Эринна, касаясь теплыми пальцами висков и щек Гестаса.
– Путь был труден... Мы еще не садились за стол, ждали тебя. Проходи скорее в дом, я омою твои ноги.
Из дома со звонкими, радостными криками выскочили двое малышей/ Раскатив на бегу кувшины у колодца, они кинулись к Гестасу, и оба мигом повисли на его коленях.
– Какие... дети?
– растерянно прошептал Гестас.
Ясный, ласковый смех Эринны был ему ответом:
– Дети, дети, взгляните на своего отца, - смеялась она.
– Он так утомился в дороге, что не признает теперь собственных сыновей... Милый мой, идем. Тебя ждет ужин.
Сыновья соскочили на землю и потащили Гестаса за руки к дому.
Гестас шагнул вперед.
– Заслужил ли я?
– смущало душу холодное сомнение.
– И когда же эта жизнь...
Короткий, злой посвист послышался вдогон, и наконечник сарматской стрелы коснулся спины. Боль брызнула по всему телу струйками горячего железа.
Гестас замер на миг, вздохнул через силу и шагнул еще раз.
– Да, она будет...
– узнал он.
– Только эта жизнь и есть правда. Я заслужил... потом... через век... или эон... не важно... Я не солгал...
Пепельной тенью скользнула пустая мысль: чья же стрела догнала его - Хиона или тех, ночных призраков?.. Если это - ночная стрела, то добрался ли он до Цитадели, не оказались ли два дня в Цитадели только странным предсмертным видением.
– Нет!
– молча крикнул врагам Гестас, опершись на руку Эринны.
– Нет, проклятые духи тьмы! Теперь вам никакой болью и никакими засовами не убедить меня, что вся правда - только в ваших стрелах, пущенных в спину. Я успел узнать, что есть правда. Вот она здесь, передо мной - в моем доме и в моих детях.
Жидкое, кипящее железо вновь пролилось в тело, и Гестас едва устоял на ногах.
Это - вторая стрела... Следом за первой, эта - Хионова.
Собрав последние силы, он шагнул в дверь дома, в сияние теплых оливковых огней.
– Вот я вернулся...
– легко вздохнул Гестас, умирая на грани времен.
– А вам, исчадия Стикса... достанется... лишь ничтожный прах... ибо всегда только жизнь...
"ПОНТИЙСКИЙ МАГ"
Я - Эвмар-Прорицатель. Имя дал мне отец. Тридцать семь лет назад, ранним утром в канун праздника Деметры, он склонился над моей колыбелью. Твердыми, как дерево, пальцами он осторожно пригладил младенческие былинки на моей голове и тихо проговорил, словно помолился о счастливом плавании своей галеры:
– Я хочу, чтобы ты был Эвмаром. Будь Эвмаром, сынок. Пусть Геракл встанет за твоими плечами. Пусть Диоскуры-хранители озарят своей милостью твои пути... Пусть в твоем плавании волны никогда не поднимутся выше твоих колен.
Прозвище - злобная тень, наколдованная моему имени жрецом Аннахарсисом, бронзовым стариком с аспидными глазами. Пять зим тому назад, поздней ночью в канун мистерий Кибелы, он стоял у алтаря и с холодной улыбкой следил за танцем саламандр в тонких язычках оливкового пламени. Потом он повернулся ко мне и сказал чеканным распевом, словно играя словами злого заговора: