Сны над Танаисом
Шрифт:
Дни мои сокращались, а я искал и не находил правду, зерно которой обязан был бросить в жизнь младшего сына пресбевта.
Боясь упустить Слово, я боялся упустить Аминта из вида даже на один час.
Чутье подсказало мне, что я не сумею нанести ему вреда. Я рассказал ему всю свою жизнь, день за днем. Я поведал ему о своих муках и сомнениях. Мы побывали и у роксолан Фарзеса, и у меотов. Невия поначалу сильно тревожилась за Аминта, но наконец и ее женское сердце прозрело, что беды не будет.
За короткое время нашей дружбы Аминт быстро переменился.
Теперь же цель близка - это я понял вчера, в недобрый день.
Утром мы стояли на Южной башне и молча смотрели, как вдали тянется в небо черное облако. Горела Белая Цитадель.
– Это сделали не варвары, - с уверенностью прирожденного провидца сказал Аминт.
– Ты прав, - кивнул я.
– Твои глаза окрепли.
– Враги отца, - добавил Аминт, пристально взглянув на меня.
– Да, - ответил я.
– Наши враги.
Аннахарсис нанес нам сильный удар. Эту схватку я проиграл.
– Ты знал? И не мог спасти Цитадель?
– спросил Аминт резким голосом, крепла и душа его - он уже начинал судить.
– У нас были хорошие гонцы, - сказал я.
– Гестас, сын Мириппа. Он обогнал время, спеша в Цитадель с приказом. Но Феспид - он запутался в своих собственных хитростях Я не смог спасти Цитадель. Не сумел. Хотя ее участь и не была решена богами.
– Я так понимаю, что кавалерия не успела к ним на выручку - и в этом твоя вина, - подумав, решил Аминт.
– Не только в этом, - ответил я.
Мы помолчали.
– Пожар в храме Аполлона Простата и в Цитадели - события, связанные между собой?
– спросил Аминт.
– Да - зачинщиком, целью и средствами, - ответил я.
Даже если смерть дожидается тебя завтра, но ты не знаешь ни часа ее, ни обличья, она кажется более далекой, чем та смерть, что ждет тебя еще год, но ясен ее час и виден роковой перекресток дорог, и взмах клинка, и облака на небе - последнее, что успеешь запомнить всего на один миг.
Я увидел свою смерть сквозь черное облако над Белой Цитаделью и поразился краткости своего срока, хотя давно предчувствовал его. Мне осталось всего полгода. Полгода - на исполнение судьбы. Я увидел и перекресток дорог, и час, и тусклое зимнее солнце у самой закатной кромки. Аннахарсис - мужественный враг: его не смутит злая магия моей гибели.
Человек же, кичащийся званием "понтийского мага", должен обидеться на богов за столь невзрачную смерть. Не в образе воина в золотом шлеме и с грозным мечом двинется она ему навстречу, а в обличье подлого плебея подкрадется со спины.
В тот миг, когда я выйду из городских ворот и, миновав мост, стану пробираться сквозь путаницу повозок и прохожих, чья-то рука спустит тетиву, и мне вдогон с крепостной стены полетит стрела с сарматским оперением. Ее свист напугает ребенка на руках у старухи. Он вскрикнет, - и старуха, и мать ребенка, идущая позади, чуть собьются с шага. Потому не острие, но лишь оперенный хвост скользнет по волосам старухи, даже не испугав ее. В тот миг острие уже коснется моей шеи.
"Слава богам, Невия вовремя оставила меня. Я слишком люблю самого себя - в этом она права", - так подумал я и вспомнил строки Лукиллия:
"Круг генитуры своей исследовал Авел-астролог:
Долго ли жить суждено? Видит - четыре часа.
С трепетом ждет он кончины. Но время проходит,
Что-то не видно; глядит - пятый уж близится час;
Жаль ему стало срамить Петосирсиса: смертью забытый,
Авел повесился сам в славу науки своей".
Раз уж смерть показала свой лик, значит, я на верном пути, и тайна Слова скоро откроется мне. Так подумал я, стоя на стене рядом с Аминтом.
– Я не понимаю тебя, - настороженно произнес Аминт, присматриваясь ко мне.
– Ты вздохнул с облегчением.
Я и сам не заметил, как вздохнул с облегчением, хотя у меня на глазах горела Белая Цитадель. Тревога ушла из моего сердца вместе с последним мучительным вопросом.
Впрочем, неверно: еще одна тайна будет в моей судьбе. Она смутит душу в самый последний миг. Когда стрела настигнет меня и от боли сорвется дыхание, царство живых вновь, как в миг рождения, вихрем закружится надо мной, и тело вновь нальется страшной тяжестью. Его потянет вниз, оно так отяжелеет, что я не смогу удержать его - и оно падет к моим ногам уже ненужным, холодным грузом. Но перед этим я еще успею оглянуться, надеясь различить в вихре лиц одно - лицо убийцы. Но узнать, кто он, эллин или варвар, уже не помогут мне ни мои глаза, обученные сарматскими стрелками, ни дар ясновидения.
И если небо будет милостиво ко мне, то, как и Гестас, сын Мириппа, победивший время, увижу я, умирая, ту свою жизнь, где никогда не будет лжи: где мать улыбнется мне, стоя у моря, под песчаным откосом, и Азелек встретит меня у родного очага, к которому я возвращался почти тридцать восемь лет. Если будет так, то я умру с надеждой, что наконец замкнулся круг последнего земного страдания...
ПРАВДА О НЕЧЕСТВИЦЕ
Деметрий шлет привет Аминту, сыну славного Кассия Равенны.
Мой юный друг, я вновь подаю тебе повод к изумлению. Горько становится мне всякий раз, когда подумаю, каким ударом оказались для тебя слухи о том, что я замешан в краже храмового золота и, боясь быть разоблаченным, скрылся. Это - грязная клевета, Аминт. Однако никаких свидетельств в свою пользу не имею. Только твое сердце способно подсказать тебе правду. Я доверяю ему, ведь всегда радовался чистоте твоей души.
И вот я снова удивляю тебя - теперь своим письмом. Могу лишь печально улыбнуться, представляя себе, как изумился ты молчаливому чужестранцу, моему гонцу. Я обязал его быть крайне осмотрительным и, передав тебе под покровом ночи письмо, сразу же кануть в темноту.